На снимке: один из драчунов 1945 года - Женя Брон. Фото им подарено мне здесь, в Израиле. Снимок 1950-х г.г.
«Мальчишки всегда дерутся».
Эта расхожая истина, во-первых, не является всеобщей, а, во-вторых, драка драке рознь.
В шестой класс пришёл к нам чёрненький улыбчивый мальчуган с короткой фамилией Брон. Женя стал моим близким и любимым другом – так получилось, что на всю жизнь.
Чуть ли не в первый день своего прибытия, в самом начале 6-го класса, Женя вступил в поединок со старожилом класса Мишей Берлиным. Не помню уже, чего они не поделили, но ещё утром, перед тем, как всех впустили в школу, эти двое поцапались, однако завершить свою разборку не успели. «Стукнемся после уроков!» - решили они в присутствии всего класса.
«Стуколкой» назывался честный поединок, род мальчишечьей дуэли, проходившей, как правило, при свидетелях. После уроков соперники отправились на школьный двор в сопровождении целой гурьбы секундантов. Мы все столпились в круг, дуэлянты стояли посредине и, набычась, смотрели друг на друга, постепенно закипая и наливаясь кровью.. Вдруг молча бросились друг на друга, быстро-быстро надавали друг другу по физиономиям и… довольно мирно разошлись. Кто победил? – Я так и не понял. По-моему, выяснением этого никто не заинтересовался, и прежде всего – сами драчуны.
Сейчас Миша Берлин с женой Верой живут в Хадере, Женя Брон с женой Лидой – в Тират-Кармеле (и то, и другое – городки на севере Израиля)
Так вот, к вопросу о драках. Я ими в Харькове уже не занимался. Мне хорошо били морду в Златоусте, пока, наконец, я и сам, хотя и не надолго, обратился там к этому занятию и некоторое время чуть ли не ежедневно на большой перемене cходился в поединке с одним мальчиком из своего класса, Борькой Лихачёвым, примерно так, как Брон и Берлин в описанном бою. Только мы бились до первой крови: или я разбивал Борьке нос, или он мне сдирал засохшую корочку с обмороженной щеки, так что струпик на ней долго не заживал.
К 6-му классу мой петушиный период остался в прошлом, и за все годы учёбы в 131-й мужской я, кажется, ни разу по-настоящему не подрался. Зато именно в 6-м появился у нас Вика Файнберг. Вот это был боец!!!
Вика, чёрноглазый, смуглый мальчуган с очень привлекательным лицом, жил с родителями в Доме Специалистов, четыре огромных корпуса которого расположились как раз перед фасадом школы. С новичком сдружились Игорь Гасско и Витя Канторович, я же почему-то оказался в стороне от их совместных интересов – впрочем, оба мне о Вике говорили потом с восторгом: как много он читал, какая у него богатая фантазия… Вместе с Викой они придумывали себе какие-то диковинные (ролевые, как сейчас говорят) игры и были этим очень увлечены. Но главное, что запомнилось мне в Вике Файнберге, - это его страсть к дракам.. Я заметил, что во время урока он с нетерпением ёрзает на своей парте и напряженно ждёт, когда же прозвенит звонок на перемену. С первыми его звуками подхватывается и бежит… На следующий урок возвращается весь красный, взвинченный только что состоявшейся битвой и, как правило, с разбитым носом, губой, а то и с подбитым глазом. Рассказывали, что буйным драчуном всерьёз занялся Тим, что не только Вике достаётся от врагов, но и им – от него, что стали жаловаться родители беспощадно битых им учеников… Но всё это было вне пределов нашего класса, с какими-то не из нашего класса ребятами. Мне позже кто-то рассказывал, что Вику взяли на учёт у психиатра, что его уход из нашей школы тоже как-то связан с его повышенной драчливостью и что вместе с родителями он уехал в Ленинград. . Именно в это время Гастон сблизился со мной. Однажды показал мне и прочёл вслух Викино письмо из Ленинграда, из военной спецшколы, в которой там стал учиться Файнберг. Мне запомнилось, как увлечённо пишет наш бывший соученик о полувоинских своих буднях. Он, например, рассказал, что ходит «в самоволки» (впервые услыхав это слово, я почему-то понял его сперва не как «самовольную отлучку», а как упоминание о каких-то «волках»: «само-волки»… Что же это за зверь такой: «само-волк»?!)
Много-много лет прошло… С 1968 года, после известной демонстрации семерых храбрецов на Красной площади, выступивших с протестом против ввода советских войск в Чехословакию, всё чаще стало звучать в числе имён её участников знакомое имя Виктор Файнберг. Но в нашей семье внимание было приковано к другому человеку из той «великолепной семёрки»: к лучшей подруге моей сестры – Ларисе Богораз. И лишь через много лет, уже в Израиле, мне подумалось: а не наш ли это Вика? Но лишь вплотную приступив к работе над школьными воспоминаниями, я решил выяснить этот вопрос. Правда, ещё лет восемь назад, разглядывая фото Виктора Файнберга в книге Людмилы Алексеевой о диссидентах, пытался сверить его с хорошо памятными чертами лица нашего Вики, но сказать наверняка не мог: вроде – он, а может, и не он… Уж слишком неясный там снимок.
И вот теперь в Интернете, где на мой запрос «Виктор Файнберг диссидент» пришло около 15-и страниц одних лишь названий сайтов и файлов, на первом же снимке среди шести человек я безошибочно опознал давнего своего соученика! Сперва узнал его, а уж потом прочёл подтверждение: «С поднятой рюмкой в руке - Виктор Файнберг»! Да и ряд других моментов сходится.
Вот часть книги «Синдром замкнутого пространства», автор которой, психиатр Владимир Пшизов, работал в ленинградской «спецпсихушке» МВД, где несколько лет держали знаменитого диссидента. Воспроизводится (в слегка беллетризованной форме) беседа врача Волина с Файнбергом. Врач задаёт собеседнику вопрос:
« – А к психиатрам попали многие из демонстрантов?
– Нет… По моему, я один.
– Чем обязаны?
– Видите ли… (смуглое лицо Файнберга чуть потемнело. «Краснеет, видимо», - подумал Волин) …Был у меня в жизни эпизод, когда я столкнулся с вашими коллегами. Мы жили на Украине, во время антисемитской кампании… Тогда я подвергался со стороны сверстников нападкам и издевательствам и, в отличие от многих еврейских мальчиков, не ответил покорностью, а дрался, как петух. Ситуация вокруг меня так накалилась, что это сделало мою учёбу невозможной. Я попал к психиатру, получил диагноз, как будто шизофрения… Пришлось некоторое время быть под наблюдением ваших коллег. Кстати, никакого лечения не проводилось.
– Значит, Вас не лечили?
– Нет. Всё прошло само. Мы переехали в Ленинград. Политическая обстановка как раз изменилась. Да и народ здесь покультурнее, более терпимый.
– Был… Говорят…
– Ну, всё-таки…»
Читающие эти строки скептики могут придраться к тому, что в 1946 году ещё далеко было до «антисемитских кампаний»…Однако не забудем, что В. Пшизов излагает беседу, скорее всего, по воспоминаниям, а не по документам. Но даже если бы это был протокол – имеется, конечно, в виду общая социально-психологическая и националистическая доминанта послевоенных лет, подготовившая памятные юдофобские кампании. В условиях нашего класса, где, примерно, 50 процентов учеников были евреи или «полукровки», я, прибывший из уральского Златоуста и намученный тамошним зоологическим подростковым жидоедством, буквально отдыхал: конфликтов на национальной почве в этом микроклимате почти не было. Всё же изредка я знакомую традиционную ненависть со стороны двух-трёх подростков нашего класса испытал. Например, Герка Фоменко, наглый лупоглазый двоечник, присвоивший себе постоянное право доставщика школьных завтраков и обжиравшийся сахаром, полученным на отсутствующих в классе учащихся, однажды в школьном туалете, пока я справлял своё маленькое дело, на глазах у своих дружков что-то начертал на моей спине. Я не придал этому значение – решил, что он пишет мелом, можно после отряхнуться, почиститься… Но когда вернулся в класс, мне сказали, что моя курточка порезана бритвой. Я снял её – и убедился: «безопасным» лезвием на материи было «написано» слово «жид». Вещь (ну, хорошо, что старенькая) была безнадежно испорчена. Однако я даже не стал выяснять с Геркой отношений: конечно, будет отнекиваться, а «свидетели» - на его стороне. Так что Вика прав: «многие еврейские мальчики отвечали покорностью». Но – не он! Может быть, поэтому в классе даже выродок Фоменко его не трогал. Так кто из нас двоих: Вика или я – ненормальный? Он – или я?! Рассуждая логически, надо сделать вывод в пользу того, кто защищает своё достоинство, а не в защиту трусоватого соглашателя. А вот ещё одно веское рассуждение: будь Вика и в самом деле «шизофреник», уж он бы и среди одноклассников сыскал бы «врага». Но нет, не помню ни одного у нас конфликта, с ним связанного. Викины обидчики гнездились где-то вне наших стен, и вот им-то он не спускал – безоглядно бросался в бой.
Свободное копирование
