Я упомянул о Ларочке Таровитовой – прехорошенькой блондинке, которая была старше нас на год или два, потому что в годы оккупации не училась. Я Толю к ней ревновал – мне было обидно, что они обмениваются между собой какими-то непонятными мне шутками и многозначительными взглядами… Всё же вместе с ним как-то раз побывал у неё на Шатиловке, в одноэтажном домике, где жила вся семья Таровитовых. В те десять – пятнадцать минут, пока Лара переодевалась, чтобы куда-то с нами идти, я обратил внимание на большое количество книг в квартире. Это как-то не вязалось с образом миленькой простушки Лары. Подойдя к этажерке, взял с полки одну книжку, раскрыл её … и мне в глаза бросилась владельческая надпись на форзаце: «Из книг М. Гимпелевич». Беру другую, третью, четвёртую книжку – та же надпись! Не могу передать, какое чувство меня охватило: Мария Михайловна Гимпелевич была, ещё с ленинградских лет жизни нашей семьи, близкой приятельницей моих родителей. По специальности редактор, квалифицированный издательский работник, «тётя Маруся» (как мы с сестрой её называли), имела огромную домашнюю библиотеку. Перед войной она тоже жила уже в Харькове, занимая, вместе с матерью и младшим братом-студентом, маленькую квартирку в каком-то вузовском общежитии на Шатиловке, находившемся совсем недалеко от дома Таровитовых. Позже, во время войны, брат тёти Маруси погиб на фронте, и она с мамой вернулась из эвакуации не в Харьков, а в Москву, где возглавила сектор художественной литературы ОГИЗа (Всесоюзного объединения государственных издательств) в Орликовом переулке, недалеко от «Красных ворот». Папа летом 1946 года долгое время был в Москве в командировке, я приехал к нему, и мы вместе с ним посетили тётю Марусю и её старенькую маму в их крошечной фанерной комнатке, которую им выделили в недостроенном здании, помещавшемся во дворе издательства – там же, в Орликовом. Это были типичные «пеналы», подобные тем, которые описали Ильф и Петров в своих «12-ти стульях». Вдоль единственной кирпичной стены тёти-Марусиной конурки тянулись полки, сплошь заставленные книгами. Она объяснила, что ей по должности разрешено получать по экземпляру любой книги, выходящей в издательствах объединения…
Как раз перед самой войной я, пристрастившись к чтению, был усердным читателем личной библиотеки Марии Михайловны в Харькове. Почему-то больше других запомнилась историко-фантастическая повесть харьковского писателя Владимира Владко «Потомки скифов»… Словом, увидав теперь, в свои 16 лет, принадлежащие ей книги, я сразу понял их происхождение. Как и все, Маруся с мамой, спасаясь от оккупации, бежали куда глаза глядят, мебель, вещи, книги – всё бросили… Хорошо было известно, что многие из оставшихся перенесли чужое добро в свои квартиры…
Я ничего не сказал Толе (кажется, он не знает об этом и до сих пор), но от своих родителей скрывать не стал. Они велели написать тёте Марусе. Ответ скоро пришёл: «У меня (писала М. М. Гимпелевич) так много книг, что и ставить-то их некуда… Так что пусть всё остаётся, как есть».
(Примерно тогда – или чуть раньше – по просьбе этой своей подруги родители приняли в нашем доме её сестру Анну Михайловну с дочерью Люсей – девочкой лет восьми. Они приехали откуда-то с Востока, где бедствовали в эвакуации. Родители помогли Ане Гимпелевич устроиться га работу, вскоре та получила комнату… Дальнейшей их судьбы не знаю. Будь сёстры Гимпелевич практичнее, внимательнее к материальной стороне жизни, к собственности, - они бы хоть поинтересовались, что ещё, кроме книг, перетащили к себе мародёры (это слово так не вяжется с кукольным личиком Лары… Но мародёрством занимались отнюдь не дьяволы, а вполне обычные люди…).
Свободное копирование
