В восьмом классе начались у нас первые и поначалу не очень постоянные коллективные встречи с девочками. Инициаторами на этот раз стали наши «переростки», жившие на Павловке. Там, по улице Клочковской, под спуском Пассионарии, стояло большое типовое здание 106-й школы. Буквально рядом, в Досвидном переулке, жили в одном и том же дворике Гаркуша и Курганов, немного поодаль, в Речном, – Ходукин… Несколько раз мы появлялись в этой школе на вечерах, где и слышали пение Зары Жуковой. Кроме неё и малорослой грудастой Раи Рутгайзер (фамилию которой я про себя немедленно переделал в «Бюстгальтер»), буквально никого там не запомнил. Но вечер в честь Нового, 1947 года наши вожаки решили проводить вместе с этой школой, и я нашёл себе подходящее занятие: нащёлкать из цветной бумаги с помощью конторского дырокола праздничные конфетти… В первые послевоенные годы ещё не было налажено производство ёлочных игрушек и принадлежностей, так что и серпантин, и конфетти, и всяческая мишура были в острейшем дефиците. Чуть ли не до полуночи орудовал папиным, принесённым им с работы, дыроколом, но смог за это время изготовить какую-то жалкую горсточку разноцветных кружочков, которую в разгар вечера и выбросил в один приём на головы ни в чём не повинных восьмиклассниц…
Всё-таки именно тогда наш Ходукин нашёл себе подругу на всю жизнь. Помню, как он подхватил на руки какую-то девочку, а она, барахтаясь в его крепких лапах, восторженно восклицала: «Ах, как это хорошо – быть большим и сильным!»
К Заре мы с Куюковым стали заходить вместе с Кургановым и Гаркушей, у неё был старший брат (возможно, сводный), Юра, увлекавшийся фотографией, которой занялся вскоре и наш «Жук» - Юра Куюков.
Но уже на следующий год связи со 106-й школой (по крайней мере – мои) ослабли, зато возникли – с нашими ровесницами из 116-й. В какой-то степени этому способствовало моё давнее знакомство с комсоргом этой школы – Ирой Турчиной. Ира была до войны нашей соседкой по лестничной площадке, я знал её со столь давних времён, что помню ещё восседающей у них в коридоре на горшке! Теперь это была крупная, серьёзная и очень милая девушка, она присутствовала на вечере в одном из девятых классов их школы, куда позвали и нас, мальчиков, и я стал здесь читать свои стихи, посвящённые Толе Новику, с которым мы как раз в то время очень сдружились. Для наглядности я поставил его рядом с собой и, читая, обращался к нему, своему адресату, и его обаятельная улыбка, по-моему, очень содействовала успеху моих довольно беспомощных виршей. Мы с ним в то время, обыгрывая выражение «пуп земли», придумали обращаться друг ко другу в шутку «Эй, ты, пуп!» - вот и в стихах звучало:
«Милый друг! Земля прекрасна,
И чудесно – жить:
Побеждать, работать страстно,
Думать и любить.
Жизнь протопаем мы смело,
Не свернув с тропы:
С авторучкой, с песней, с мелом, -
Мы ж с тобой – “пупы”!»
Наивные, искренние эти строчки, подкреплённые неотразимой белозубой улыбкой моего друга, вызвали дружные аплодисменты девочек и уважительный отзыв моей бывшей соседки.
(Ира Турчина после окончания химфака университета всю жизнь проработала на заводе им. Малышева, и мы время от времени с нею там общались как добрые знакомые. Она умерла уже здесь, в Израиле. В начале 90-х: приехала сюда с мужем Мосей, замечательным врачом-анестезиологом, в надежде на успешную операцию её раковой опухоли, но…
А в тех мои стишках ещё были и такие строчки:
«Пусть проклятая Фортуна
Смертью нам грозит, -
Я Фортуне в морду плюну
За её визит!»
Что сказать… С тех пор нам всем пришлось пережить и вынести многочисленные и не всегда благоприятные визиты богини Судьбы – и, конечно, она в конечном счёте нас переплюнула, заплевала, а скоро и окончательно с нами расплюётся… Однако и сейчас не отрекаюсь от тех самонадеянных и глупых стишков.
«Блажен, кто смолоду был молод»! )
Свободное копирование
