Пробуждение интереса к прекрасному полу проявилось, прежде всего, в том азарте, с которым мы ещё в седьмом, кажется, или в восьмом классе вдруг занялись искусством Терпсихоры – то есть, проще говоря, танцами.
То было время, когда сотни тысяч возвратившихся из армии освободителей Европы, а также вернувшиеся из Германии её восточные рабы привезли в диковатую свою страну западные нравы – в том числе и всякие новомодные танцы. Одним из них была «линда» - модификация фокстрота. Как и всё непривычное, она была обречена быть осуждённой нравственными церберами социализма как якобы неприличный танец, отрыжка буржуазного вкуса. Равным образом оценивались и всевозможные «выходы» - усложнённые па фокстрота и танго. К этому времени началась, как одно из знамений «холодной войны», яростная кампания против «низкопоклонства перед Западом», и западные танцы вообще стали осуждаться и даже подвергались запрету – в первую очередь, классными дамами обоего пола, заправлявшими советской школой. В пику западным, всячески прославлялись танцы бальные: па д’эспань, полонез, венгерка, па-де-патиньер, па-де-грас, краковяк и другие. В пылу патриотического рвения гонители фокстрота и танго, румбы и ту-степа как-то упустили из виду, что танцы бальные, судя даже по их названиям, тоже ведут своё происхождение из растленных западных стран!
Молодёжи, однако, надо танцевать – пусть хоть высмеянный Пушкиным котильон! Вы хотите бальные? Обучимся бальным! И в школах стали возникать кружки, в которых предприимчивые люди, сохранившие гимназические и институтские воспоминания начала века, подрабатывали как учителя танцев. У нас в школе этим занялась Лидия Савельевна Волоцкая – мама нашего Валерика.
Я часто бывал у них в доме – а вернее, в квартире, а ещё вернее – в комнате коммуналки. В то время я совершенно не помнил, что до войны знал эту семью: она жила в одной коммунальной квартире с нашими родственниками: женой отправленного в 1937 в концлагерь папиного брата Лёвы – тётей Раей, их общими детьми: Стелой и Эриком. Валерик, хорошенький, шустрый, игривый и невероятно способный и спортивный мальчишка, обладал ровным характером, не вредничал, не «заедался» и всегда был мне приятен. Папа, Марк Израилевич, производил на меня сильное впечатление своей солидностью, низким бархатным голосом, красивой русской речью, какой-то приятной, величавой барственностью, а ещё и тем, как внимательно и любовно за ним ухаживала жена – моложавая, стройная, подстриженная под мальчишку, быстрая и ловкая. Она ему подавала яйцо в специальной подставке, полный столовый прибор, даже салфетку, – для меня, воспитанного в обстановке плебейского быта старых комсомольцев, да ещё и в те первые послевоенные годы, такое казалось диковинкой. А сам Марк Израилевич воспринимал это «обслуживание» как должное.
Однажды я, будучи у них в гостях, сильно опростоволосился. Рассказывая о ком-то, заслужившем, как мне казалось, моё презрение, я сказал: «этот шмок…». Таким словом я воспользовался, кому-то подражая, - оно мне казалось синонимом таких неодобрительных словечек, как «ишак», или «дуб», или «шут»…
- Феликс, - прервал меня своим низким басом сидевший за обеденным столом папа-Волоцкий. – Вот ты сейчас употребил такое слово… Тебе известно, что оно означает?
Я «перевёл» так, как понимал значение этого слова (см. выше). Но Марк Израилевич отрицательно покачал головой.
- Нет, - сказал он, - я так и знал, что ты не понимаешь, какое слово употребил. А ведь это слово польское и означает отвратительное ругательство. Никогда, - запомни это на всю жизнь! – никогда не употребляй слов, значения которых не знаешь!
Я запомнил этот совет и всю жизнь стараюсь ему следовать.
Лидия Савельевна, сухонькая, худощавая, стройная, как статуэтка, и очень моложавая, под аккомпанемент не то баяна, не то пианино, а иногда – просто под своё, как говорится, «тра-ля-ля», стала учить нас грации: показала стойку в «третьей позиции», потом начала отрабатывать с нами разные па. Мне почему-то особенно запомнился Витя Канторович, обутый в большие – возможно, солдатские – ботинки.
- И-и-и-и… Раз! – командовала учительница танцев, обучая нас вальсу. «Бух!» - следовал звук двух – трёх десятков правых ног, и я видел, как сосредоточенно, с предельно серьёзным, ответственным выражением лица делает этот шаг Витя: с топотом ставит правую ногу в колоссальном ботинке не только на большом расстоянии от левой, но и выворачивает ступню на 90 градусов, готовя точку опоры для второго шага.
- Два! – произносит Волоцкая. Все, и в том числе я, перемещаем левую ногу, ступня которой теперь принимает положение прямого угла по отношению к правой… Витя это проделывает с грацией слона в посудном магазине и всё с тем же свирепым выражением доброго лица.
- Три! – завершается классический ритм вальса, и наши неуклюжие ноги принимают нужное положение. Первые такты вальса выполнены!
Хотя мы и овладели несколькими бальными танцами, но предпочитали им современные. Во время перемен наш учебный класс превращался в танцевальный: одна-две пары вытворяли на свободном кусочке пола перед доской фигуры фокстрота, танго, даже и линды, остальные сосредоточенно наблюдали…
Танцы бывали существенным элементом времяпрепровождения на наших праздничных вечеринках-складчинах.
Свободное копирование
