На снимке: компания десятиклассников 131-й мужской и девятиклассниц 116-й женской школ Харькова. Слева направо: Валерий Волоцкий, Лара Клугман, Лара Штернберг, Рена Муха, Толя Новик, Алла Любовецкая, Феликс Рахлин. Зима 1948 - 1949 г.г. Фото Юры Куюкова.
* * *
Далёкие, славные были…
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но мало любили нас!
……………………………….
Мы все в эти годы любили,
Но, значит, любили и нас!
Cергей Есенин, «Анна Cнегина»).
Окончание седьмого класса отделило нас от голомозгого, босоногого детства и как бы ввело в прихожую взрослого мира, утвердило в праве на половую самоидентификацию. Начиная с 8-го класса, учителя обязаны были обращаться к нам на «Вы», мы получили легальную возможность носить причёски, а что касается бритья, то некоторым (например, мне) оно было вменено в обязанность чуть ли не принудительно. К концу 8-го класса у меня под губой и особенно под висками густо зачернело, но я испытывал робость перед бритвой и не торопился соскрести пух с лица, тем более, что неоднократно слышал: только сделай это впервые, как полезет вовсю! Так что я не спешил, боялся и ленился взрослеть.
Возле нашего дома «Красный промышленник», в соседнем «Доме химиков», на улице 8 съезда Советов была крошечная парикмахерская, в которой работали два мастера – один из них был пожилой еврей по фамилии Проскуровский…. Как и все цирюльники, он всегда болтал во время работы. Заметив у меня на лице возрастные aqnae vulgaris («прыщи обыкновенные», угри) – сказал мне всерьёз и заботливым тоном: «Могу вам порекомендовать хорошее средство…» - и, выдержав паузу, произнёс «название»: - «Перепихнин!», - после чего оба парикмахера заржали. Он не раз уже предлагал мне побриться, однако я всё не решался.
Но однажды к нам во время урока вошёл завуч «Кролик». Обычно это означало, что он начнёт вылавливать и удалять из класса не заплативших за «право учения» (с некоторых пор в стране ввели платное обучение в старших классах – впрочем, по цене довольно символической). Но теперь завуч стал внимательно и придирчиво вглядываться в наши лица, увидел моё, «диким мохом обросшее», велел встать – и сказал:
– Немедленно выйдите, спуститесь на первый этаж – там пришёл парикмахер, он вас бесплатно пострижёт и побреет!
Спустившись вниз, я нашёл в одном из служебных кабинетов балагура Проскуровского, который живо меня …обскуб, как цыплёнка, почему-то оставив усы.. Возвратившись в класс, я был встречен общим хохотом: ребята потом объяснили, что уж слишком неожиданным, непривычным показалось им моё лицо! «Ты был похож на унтерштурмбаннфюрера», - сформулировал кто-то.
Пришлось мне овладевать умением самостоятельно бриться. То ли сам я был неловок, то ли виной – сквернейшее качество советских «безопасных» лезвий, но то, что теперь ежеутренне занимает у меня не более трёх минут, я в первые – не дни, а годы! – никак не мог освоить и резал себе физиономию нещадно!
Однако мой друг Игорь Гасско, как выяснилось, мне жестоко завидовал: у него пока что брить было нечего. Разве что лёгкий белёсый пушок, какой бывает и у младенца.…Тем не менее, Гастон (таково было, если помните, его школьное прозвище) однажды намылил себе совершенно гладкие щёки и снял даже ту нежную, едва заметную белёсую поросль, какая едва-едва проступала, «как сон, как утренний туман»…
Свободное копирование
