Испытал и я на себе некоторые последствия своей атеистической вылазки.
Ко времени учёбы в 9 классе относится шефство нашей школы над сельской школой села Русская Лозовая, Харьковского района. Это село расположено недалеко от северной окраины Харькова, около Белгородского шоссе. Мы собирали книги для школьной библиотеки, выступали там с концертами художественной самодеятельности. Хорошо помню поездку туда с группой ребят из старшего и из нашего классов – среди участников самодеятельности были выступавшие с пением Витя Серенко, Толя Любченко (будущий начальник Центральной заводской лаборатории на заводе им. Малышева), кажется, и (может быть, но не настаиваю) Алик Ройтер (впоследствии – один из ведущих актёров театра русской драмы им. Пушкина, по сцене – Александр Гай, живущий теперь на расстоянии прямой видимости от меня – в г. Нацрат-Илит – Верхнем Назарете…). Однажды мне и Валере Куколю (он – классом младше меня) поручили отвезти в эту Русскую Лозовую очередную партию собранных в школе книг. Ехать надо было в открытых маршрутках типа «пикап», начальная остановка которых располагалась напротив главного входа в парк им. Горького.
Дело было в феврале, сильно мело, да притом и стоял основательный мороз. Мы с Валерием дошли пешком до парка, стали ждать такси и крепко озябли. Среди деревенских баб, ожидавших машину вместе с нами, одна начала нас расспрашивать: откуда мы да куда едем в такую жуткую погоду. Узнав, что мы – из 131-й школы, задала мне загадку на всю жизнь, объявив, что у нас там учится её сын, Лёня Зверев, - «знаете?» Лёню мы оба знали хорошо – он учился в классе на год или на два младшем, чем мой, и когда-то, в пионерском лагере, меня поборол. Однако это был сын известного доцента-филолога, а беседовавшую с нами женщину я не зря назвал «бабой»: выглядела она совершенно по-деревенски, да и одета была соответственно, а уж речь…
С годами, вспоминая тот случай, я предположил, что она Лёне была крёстной, а, возможно, жила в их семье как няня… Но не это главное, а то, что стала она нас уговаривать:
- Ну куда вы поедете в такую погоду? Да вас там никто и не ждёт, уж я знаю…
Мы с Куколем не сразу, но поддались на уговоры и, не дождавшись машины, пошли домой.
Боже, каким холодом я был встречен на следующий день в школе! Курганов как комсо-мольский секретарь школы потребовал созыва группового комсомольского собрания. Большинство ребят спешили после уроков домой и нетерпеливо выслушали его сообщение: меня и Куколя ждали там, в сельской школе, а мы не приехали. В ответ на мой рассказ о морозе и вьюге, о совете жительницы села, о том, что мы уже успели застыть в ожидании такси, а ведь ещё предстояло ехать в открытом кузове, - мой обвинитель грозно спросил: «А как же молодогвардейцы?.. А если бы во время войны понадобилось?..» На мои попытки оправдаться и что-то доказать ребята закричали: «Хватит, пора домой! Давайте проголосуем!» и в большинстве поддержали моего обвинителя – вынесли, по его предложению, мне строгий выговор. И в самом деле: смалодушничали мы с Куколем – надо было бесстрашно отморозить носы и уши!
И вот в следующую среду мы оба с Валеркой предстали перед комитетом комсомола. Для его явки даже не понадобилось решение группы: он сам был членом комитета. Если бы Курганов присутствовал, скорее всего делу бы на том не закончиться: направили бы нас на бюро райкома, который мог вынести выговор «с занесением в учётную карточку». Но Юру Курганова куда-то вызвали, и заседание вёл его заместитель – десятиклассник Юра Кривоносов.. Он отнёсся к нашему «проступку» более либерально: нам его «поставили на вид» – да и дело с концом.
С Кургановым мы так и не помирились. Скажу правду: я очень это переживал. Тем более, что пути наши нередко пересекались. Помню, однажды нас – целую группу одноклассников – весной, перед самым выпуском из школы, пригласили на какую-то беседу в райком комсомола. Обратно вышли в группке, которая быстро рассеялась, мы остались втроём: он, я и ещё кто-то. Через минуту этот третий, попрощавшись, свернул в сторону. Мы идём рядом – и молчим Тут я решил тоже свернуть – только чтобы прекратить двусмысленное положение. Но, пройдя метров 150, оступился – и в буквальном смысле сел в лужу. Сидя в ней – поспешил оглянуться: не видел ли «враг» моего «позора». Как раз в этот момент оглянулся и он! И узрел меня сидящим в луже…
После школы Юра Курганов поступил на отделение журналистики Харьковского университета, и в это время мы вынужденно какое-то время общались, так как оба бывали в гостях у одной девочки, с которой я с тех пор дружу и которая очень дружна с моей женой (впрочем, обе они, как легко догадаться, давно не девочки…) . Студентов-журналистов со временем перевели в Киев. Окончив учёбу, Юра потом долго работал в горьковской (то есть нижегородской) молодёжной газете, ещё какое-то время спустя редактировал ведомственную газету речников «Водный транспорт», и, наконец, вершиной его карьеры стала должность сперва заведующего отделом, а потом и зам. редактора всесоюзного журнала «Журналист». Редактор журнала командировал его по службе в одну из прибалтийских республик – и там, в гостиничном номере, Юра внезапно умер. ..
Первая жена его (от которой у него сын Сергей – ныне, по слухам, очень толковый харьковский педагог) потом, уже в очень зрелые годы, вышла замуж за Павлика Гаркушу, у которого тоже перед тем распалась семья. Потом Неля заболела и умерла, с Павликом уже после этого мы очень тепло встречались в мой второй приезд из Израиля в Харьков, он закатил в мою честь целый приём, позвав компанию наших школьных общих друзей… Среди гостей были Эдик Братута, Валерик Волоцкий, Витя Канторович с жёнами – и мы с сестрой. А ещё через несколько лет Павлик Гаркуша скончался. Нет уже, как знает читатель, и Эдика Ходукина – мнимого автора статьи о «юродствующем» Рахлине и «сморчке» Волоцком – бывшем Валерке… И давным-давно, очень рано, не дожив, по-моему, и до 50-ти, умер Валера Куколь, с которым мы были дружны ещё со времени эвакуации.
Валерику Волоцкому я послал первые главы этой книги моих записок, просил откликнуться, но ответа не получил. Жив ли он – милый, милый мальчишка, лет до восемнадцати говоривший голосом юного отрока? Неужто и его, ребячливого непоседу, не пощадило время? Грустно…
Может быть, вот эта щемящая грусть об ушедших друзьях, об уходящей жизни – она-то и есть Бог… или хотя бы голос Его?
-------
ЧТО-ТО ЕСТЬ...
Скоро кончу с жизнью счёты,
но в душе благая весть:
что-то есть! И это “что-то”
мне твердит, что «что-то есть».
Что-то думает о чём-то,
кем-то создан огнь и дым:
то ли Богом, то ли чёртом,
то ли Полем Силовым?
Я не помню точной даты,
только шепчут мне года,
что отчалил я когда-то, -
но куда-то не туда...
А пока живу зачем-то
и – не знаю, отчего –
сочиняю что-то с чем-то
для чего-то не того...
2001
Эти шутливые стишки написаны под влиянием той давней-предавней истории и как результат обдумывания слов, сказанных Юрой Кургановым в том «богословском» разговоре нашем в присутствии Павлика Гаркуши, когда мы лежали на весенней травке в городском парке имени Горького: «Что-то есть…»
Свободное копирование
