Я очень виноват перед теми читателями, которые, приступая к чтению этой книги, ожидали встретить в ней одни лишь сцены школьной жизни времён моего отрочества. Но нет, я с самого начала задумал свою автобиографическую повесть не только как хронологически последовательные воспоминания, но и рассказ о судьбах людей, с которыми меня свела судьба. Я "восставляю перепендикуляры" из прошлого, прослеживаю пути некоторых из своих соучеников. Давид Нагорный был одной из примечательных личностей, а попутно, в связи с нашими, пусть и нечастыми, встречами в моей жизни происходили события, о которых есть смысл рассказать - может быть, другого повода потом не найдётся... Заметьте, впрочем, что они, в конечном счёте, имеют отношение и к характеристике его портрета и житейскогог пути!
Не помню точно, в какие годы, но в системе среднего образования ввели должности заместителей директоров школ по воспитательной работе, и Нагорный устроился на такой пост в одной окраинной школе. Через какое-то время я встретил его в городе, напротив площади Дзержинского, – он шёл по тротуару, сильно хромая и опираясь на палочку.
- Вот тут, на этом самом месте, я упал некоторое время назад и сломал ногу! – объяснил Давид (это объяснение прошу хорошенько запомнить). – Вышел из подъезда обкома комсомола, как-то неудачно ступил – и кость сломалась сразу в четырёх местах! Срослось плохо - пришлось уйти на инвалидность.
– Так ты теперь не работаешь? – сочувственно спросил я.
– Нет, работаю, причём – в газете (и он произнёс название нашей харьковской «молодёжки»).
Действительно, в газете «Ленiнська змiна» изредка появлялись его статьи на пионерские и школьные темы. Сомневаюсь, что Давид самостоятельно их писал (с русским языком, а уж тем более с украинским, у него по-прежнему было неважно), однако его идеи, советы, наблюдения могли играть большую и даже определяющую роль в работе журналистов над материалом, под которым стояла его подпись.
Как рассказано в 3-й главе этой книги, мне после 15-и лет работы в журналистике пришлось её прервать. Семь лет был воспитателем и учителем в спецшколе для слабослышащих, а в конце 1979 вернулся на газетное поприще. В многотиражке подшипникового завода познакомился с коллегой – литсотрудником Верой Пилипенко, милой и наивной молодой женщиной. Муж её Юрий служил ответственным секретарём той самой «Ленинской змины», и оказалось, что Вера не только знакома с Давидом Моисеевичем Нагорным, но и в полном восторге от него. Зашла речь о его инвалидности, о ноге с плохо сросшейся костью.
– Какой человек! - с восхищением говорила Вера, когда мы однажды шли с нею вместе к проходной по окончании работы. – Подумать только: чтобы спасти девочку, которой грозило падение в оркестровую яму, бросился к краю сцены, ребёнка уберёг, а сам свалился вниз. А результат: инвалидность и хромота на всю жизнь!
Вот для чего я просил Вас, читатель, запомнить рассказ Давида о том, как сломал он ногу! Не правда ли, версии чуть-чуть расходятся?
К этому времени у Давида распалась семья. В дружбе с молодыми журналистами «молодёжки» он, как видно, нашёл некую замену семейному очагу. В редакции занимал официально какую-то чисто техническую должность, но её обязанностями не ограничивался. Кроме творческого участия в работе редакции, он, как рассказывали, обнаружил коммерческий и организаторский талант, вступил в контакт с разными производственными и торговыми «боссами» и проявил себя как выдающийся «доставала» всякого дефицита. Молодые руководители газеты как раз тогда получили новые квартиры, им понадобилась мебель, различные вещи и т. д. Нагорный им помогал, проявляя незаурядный талант посредничества (если очень смягчать юридические дефиниции…)
Журналисты из других газет до этой его роли докопались, в одной из газет появилась некая статья, Нагорного с работы уволили… Зная нравы тех лет и той среды, можно догадываться, что не последнюю роль сыграли в этой истории антисемитские эмоции творцов компромата: опытные, искушённые интриганы подловили зелёную молодёжь комсомольской газеты на использовании гешефтов "ловкого еврейского пройдохи"…
Не помню, как и от кого узнал я о его смерти, но Давида уже давно нет на свете… А ведь, в сущности, славный был человек, но какой-то неприкаянный.
Читатель, может быть, ещё раз спросит, а не спросит, так подумает: книга – о школе, но куда же завёл нас автор?
Да, мой друг, повторю свои соображения: я пишу о школе. О мужской школе и её учениках. Должен же я, в меру своей осведомлённости, рассказать и о том, чему же они там научились, кем стали в конце своих времён?
Жаль вот только, что знаю не о всех.
Свободное копирование
