Мой рассказ о Нагорном, однако, не окончен. На педагогической работе с детьми Давид преуспел настолько, что завоевал поистине всесоюзную известность. Годы учёбы в институте, последующая педагогическая деятельность не прошли для него даром. Он не только придумывал всяческие громкие пионерские «акции», но и умел их воплощать в жизнь, а затем описывать в разных пионерских и комсомольских газетах, вплоть до центральных. Я-то думаю, впрочем, что немало в том было и политико-педагогической трескотни, всё глубже проникавшей в жизнь советской школы, и умения изобретательно подхватывать любой идеологический и псевдопедагогический «смур». Давид, всегда не упускавший случая немного хвастнуть и прилгнуть, умел, как видно, создавать видимость работы, придумывать всяческие «панамы», тешащие душу начальства. Всё время тёрся возле областных и городских комсомольских руководителей, был своим человеком и в Доме художественной самодеятельности, Доме самодеятельного творчества (это – разные учреждения: одно, если правильно помню, – в ведении отдела культуры Облисполкома, другое – в системе обкома профсоюзов).
Очередной точкой пересечения наших путей был момент моей «халтуры» (в смысле дополнительной работы) на поприще «руководителя пионерской агитбригады». Это случилось, когда я был редактором заводского радиовещания на заводе-гиганте имени Малышева. Как поёт Фигаро, «чести много, а денег мало», - мне приходилось искать возможность подработать. В одном из четырёх заводских культучреждений меня пригласили вести вот такую «агитбригаду». Эта деятельность продолжалась три года. Программы выступлений я сочинял сам – потому-то и пригласили… Но режиссёрская, постановочная часть работы была для меня как terra incognita. Всё же в первый год, благодаря энтузиазму и старанию моему и детей, нам удалось на областном смотре детской самодеятельности выступить с триумфом, которому, впрочем, помогло и присутствие в жюри моего приятеля Володи Оршанского – заведующего педагогической частью театра юного зрителя. Знаток сцены, сам превосходный лицедей и мастер «разговорного жанра», он высоко отозвался о нашем выступлении, и мы получили «пятёрку». Но и на следующий год, когда его в жюри не было, снискали твёрдую «четвёрку» и благосклонный отзыв известного в городе педагога Слонима. А вот на третий год меня постигла неудача, отчасти связанная с тем, что в состав детей, участников агибригады, затесался «трудный» мальчик – сын распутной и вечно пьяной женщины.
Витька (так звали этого худосочного, расторможенного двенадцатилетнего подростка – был бичом своей школы и всей округи, одним из типичных представителей местной шпаны, он уже и сам пил и, как рассказывали дети, что-то нюхал или кололся… Но к агитбригаде прикипел душой и, насколько мог, сдерживал свои босяцкие привычки, потому что я грозился в противном случае его прогнать. Однако решиться на такое я не мог – мне было бесконечно жаль ребёнка, хотя он портил всю картину, мешал на репетициях. Неужели, говорил я себе, ради этого моего жалкого приработка я так накажу несчастное дитя!? В результате выступили мои пионеры ужасно – причём, это, главным образом, касалось не собственно сценической, разговорной, драматургической части, а, в основном, музыкальной, которую сам я обеспечить уж совсем не умел, а клубный хормейстер помог недостаточно.
На мою беду, во главе жюри на этот раз был не «разговорник», а как раз музыкант, причём очень высокой квалификации: один из многолетних руководителей областного симфонического оркестра дирижёр Злобинский. Он, правда, в отличие от другого дирижёра, Израиля Борисовича Гусмана, не был любимцем публики и воспринимался по сравнению с тем как дирижёр второго плана, но теперь, во главе жюри, судившего школьников и подобных мне халтурщиков на ниве самодеятельности, чувствовал себя мэтром. При обсуждении нашей агитбригады Злобинский произнёс слова, которые я со страхом ожидал услышать ещё с первого года своей, прямо скажем, авантюры.
- Это ужасно! - воскликнул строгий симфонист. – Это же чёрт знает что такое!!!
И понёс, понёс, перечисляя музыкальные термины, которых я не знал и уже никогда не узнаю…
Вы спросите: но при чём тут Давид Нагорный, которому посвящена эта главка? – Очень даже при чём! Давид был в числе членов жюри – он к этому времени работал заместителем директора одного из больших Дворцов культуры города, в котором и проходил смотр-конкурс. По-приятельски стремясь спасти мою репутацию, он стал вставлять в возмущённый монолог Злобинского свои смягчающие реплики.
– В этом пении нет элементарного ансамбля! – кипятился музыкант.
– Но дети старались, - возражал Давид.
– Просто какофония какая-то! – продолжал гнуть своё дирижёр филармонического оркестра.
– Там неплохие мизансцены, боевой сюжет – выставлял резон Нагорный. – Актуальная пионерская тематика!
– Но скажите вы мне: где гармония? Гар-мо-ни-я? – разорялся маэстро.
– Поставим четвёрку, - тихонько предложил «Дэлбус».
– Какая четвёрка?!! – взвился председатель жюри. – Такое, с позволенья сказать, «пение» и на единицу не тянет!
…Сошлись на спасительной «тройке». Давид уберёг меня от полной потери репутации. Однако на следующий год меня в режиссёры не пригласили, пионерскую агитбригаду заменили в клубе танцевальным кружком. Или – хоровым?..
(Моя деятельность в качестве руководителя пионерской агитбригады породила один чрезвычайно комический документ, который, к сожалению, я не догадался вовремя скопировать. Профсоюзный Дом самодеятельного художественного творчества проводил переаттестацию руководителей кружков, и меня вызвали туда на собеседование с ответственной аттестационной комиссией. Мне надлежало предъявить деловую характеристику, подписанную руководителем культучреждения. Однако как заведующая клубом, так и её заместитель по педагогической части оказались то ли в отъезде, то ли на больничных листах, и старшим остался… клубный баянист Захватов - славный, но малограмотный простак. Он и написал характеристику, которую я повёз на заседание комиссии.
Председателем там был интеллигентный, ироничный человек. Пробежав глазами текст документа, он сказал членам комиссии, сидевшим вокруг стола:
– Вот послушайте, коллеги, какая харак-теристика.
И хорошо поставленным сценическим голосом стал зачитывать:
«Тов. Рахлин Феликс Давыдович имеет литературный талант и даже (слово «даже» он выделил интонацией) сам (особый акцент: «САМ!») сочиняет программы для руководимой им пионерской агитбригады» (Все присутствующие, и я в том числе, расхохотались)
- Поздравляю вас, - продолжал председатель комиссии, - такой справки о наличии литературного таланта, я уверен, не было у самого Льва Толстого!)
Свободное копирование
