Тим, Кролик, три Надежды, Тонно-Молекула и другие - 11

Нельзя забыть и нашу «украинку» - Феону Емельяновну Пушкарёву.  Это она проводила  тот  урок  украинской литературы, который стал моим первым уроком в этой школе.  Во время  проверки домашнего задания мальчики должны были прочитать наизусть написанное в 1940 году  стихотворение  Павла Тычины о девочке, которая,  живя в Западной Украине,  мечтала о том, как придёт освободительница Красная Армия и воссоединит украинцев в единой советской республике:
    
                Ой, рiченька манюсiнька,
                Всi греблi  розрива.
                Стояла там Ганнусенька
                Та й кидала слова:
                
                «Течi ж, моя рiднюсiнька,
                На той бiк, де права:
                Хай знає ж бо матусенька,
                Що я iще жива…»

По правилам того времени, освобождение от изучения украинского языка на территории республики никому из школьников не предоставлялось. Посещать уроки обязан был каждый, даже если он  прибыл из других национальных республик и впервые услышал  «мову». Правда, в первые два года такого ученика могли не аттестовывать, но уже с начала третьего года пребывания в школе ему не давали никакой скидки, и большинство учащихся поэтому сразу же включались в работу. Вот почему первый же ответ (помнится, к доске вызвали Вову Топорского, по прозвищу «Курт», потому что он ходил в какой-то особенной курточке) звучал «по-москальски» - с редуцированными безударными «А»:
             «СтАяла   там ГАнусенька      
             Та й кИдала слАва»

За  недолгий остаток учебного года мы эту «Ганнусеньку», так возненавидели, что называли её не иначе как «Говнюсенька»…

Но вообще Феону Емельяновну мы уважали, и её добросовестные  уроки, лишённые какого-либо учительского артистизма и  демонстративной мастеровитости, воспринимали, тем не менее, с интересом. 

Правда, недавно мой школьный  друг Толя Новик, живущий теперь в Филадельфии, напомнил мне в письме случай, когда   Феона Емельяновна допустила грубую этическую ошибку и пыталась поступить непорядочно.  Толя родом из подмосковной Коломны и с украинским языком встретился только в конце войны, когда его отец вместе с семьёй был откомандирован  в Харьков на работу. Какой-то диктант по украинскому языку Толя просто-напросто списывал у соседа и благодаря этому (а ещё – виртуозному вниманию при списывании) не допустил ни одной ошибки. Но не пойман – не вор, и, стало быть, надо ему ставить «пятёрку»…  Феона  прекрасно понимала, что чудес не бывает. И вот она, принеся  на урок проверенные работы,  спросила у  Толи напрямик:

- Зiзнайтеся, Новiк: списали? Не бiйтеся, скажiть чесно, -  я оцiнку вам за це не знижу…

Новик сознался, а учительница, нарушив своё же слово, объявила, что поставит ему всё-таки тройку. Разумеется, он (если оценивать объективно, по знаниям) и двойки не заслужил, но… для чего было вынуждать к честности ложью? Я эту историю помню смутно, однако Толя пишет, что в классе прямо на уроке поднялась буря возмущения. Особенно разорялся Моня Канер – лучший ученик класса.

- Вы слово дали! – кричал он.

Осталась ли учительница при своём решении или, выполняя обещание,  изменила его в  пользу ученика, никто из нас не помнит. Но факт остаётся фактом: Толя Новик и Вова Кириллов, начав изучение украинского, фактически, с нуля, в итоге выпускных экзаменов  были по украинскому языку и литературе  аттестованы вполне положительно и школу окончили с серебряными  медалями. 

В отличие от иных своих коллег по предмету (о которых  приходилось слышать), Феона никогда не  подчёркивала, не акцентировала в классе  юдофобские моменты, увы, нередкие в украинской литературе  (образ шинкаря Лейбы в «Гайдамаках» Т. Г. Шевченко, карикатурного Маюфеса в одной из пьес Карпенко-Карого и т. п.)  В имевшихся учебных пособиях по русской литературе аналогичные выпады (скажем, в «Тарасе Бульбе»  Н. В. Гоголя) опускались составителями  хрестоматий, как-то микшировались специалистами   в методических разработках, чего нельзя сказать об украинском учебнике по литературе, где были  примерно такие слова::  «Ярема працював (работал) у еврея Лейби, який жорстоко експлуатував свого наймита».  (Ну, для чего бы подчёркивать, что Лейба был евреем, когда это и без того понятно? - А для того, чтобы  заронить в юные души подлую мыслишку, будто именно евреи особенно изощрённо угнетали украинцев…) Феона (как мы сокращённо её называли) никогда не повторяла такие формулировки,  тактично обходя этнические ухабы, неприятные половине класса. Не было с её стороны ни малейших националистических выпадов, подобных тем, какими грешила, по рассказам моей жены, учительница украинской литературы в 17-й женской школе, обвинявшая  своих учениц в целенаправленно неаккуратном обращении  с учебником украинского языка (хотя эти девочки и к задачнику по математике были наверняка не менее безжалостны!) Стоило на её глазах случайно уронить на пол хрестоматию по украинской литературе, как она обрушивалась на неосторожную ученицу с упрёками, будто  та «зневажайе» (презирает) «українську мову»! И, конечно же, эта учительница  всегда смаковала юдофобские выпады в текстах 19-го  века. Феона Емельяновна такое себе не позволяла никогда!