До чего же хороша харьковская, украинская весна! Как ярко, ласково, дружелюбно сияет это брызжущее любовью солнышко! Как блестят и отсвечивают светлой, нежной, трогающей сердце зеленью первые, только что распустившиеся листки! Вот они – знакомые, такие родные улицы, вот он – этот день возвращенья, о котором так часто мечталось долгими зимними вечерами под заунывный вой вьюги там, в Богом забытой деревеньке русского Севера, а потом – на Урале, в окружении крутых, хотя и невысоких, гор.
В мальчишечьих своих фантасмагориях я не раз представлял, как вернусь в свой город. И, конечно, понимал, что увижу руины. Люди, приезжавшие из освобождённого Харькова в Златоуст, утверждали, что дом, где мы жили до войны, разрушен. Но предугадать всю меру возможных разрушений ребёнку, подростку было не под силу.
Вот вхожу (сладко грезилось мне) в нашу довоенную квартиру: в ней пусто, стены в следах от пуль, в столовой обвалился потолок... Вот несколько выломанных паркетин. Я нагибаюсь, вижу какое-то подозрительное отверстие в полу, лезу туда рукой – и обнаруживаю… Что я там нашёл – у меня никогда не хватало воображения додумать до конца: то ли немецкий пистолет, то ли секретные документы гитлеровского штаба… А, может, лучше, интереснее было бы наткнуться на дневник немецкого генерала? Или – нет: на предсмертное письмо советского подпольщика!
Но то, что открылось взгляду, когда грузовик, в котором нас везли с Балашовского вокзала, очутился в начале проспекта Сталина (бывшая Старо-Московская улица, ныне Московский проспект), не оставляло надежд на какие бы то ни было интересные находки: весёлое апрельское солнце освещало голые, обгорелые коробки домов с обрушенными, кое-где висящими перекрытиями, искорёженными, торчащими в разные стороны балками, пустыми проёмами окон и бывших дверей… Иной раз на высоте пятого-шестого этажа - виднелись сохранившиеся остатки комнаты, иногда даже с висящим на чудом уцелевшем куске потолка абажуром, а поодаль – мирная двуспальная кровать, парящая над бездной… Хочешь – иди ищи оружие, или документы, или даже клад, вот только одна незадача: как туда залезть?!
И на стене каждого дома, где - коряво, от руки, а где - и ровненькие, по трафаретке, -надписи: “Проверено, мин не обнаружено” или “Проверено. Мин нет. Егоров”
О, этот вездесущий Егоров, освобождавший, кажется, все советские города! Ну, во всех-то я не бывал, но через год довелось пожить в Сталино (будущем Донецке), проехать через несколько городков Донбасса. По-моему, и там на домах именно Егоров расписался в отсутствии мин!
Позже такие надписи примелькаются, станут привычной деталью городского пейзажа и окончательно исчезнут лишь где-то в 60-е годы…
Свободное копирование
