Маленький парикмахер был не единствен-ным, кто вынужденно оставил школу из-за бессмысленных и несносных юдофобских издевательств. В отрочестве и юности я дружил с Мироном Черненко. Сейчас Мирон Маркович (писано до его внезапной смерти на Гатчинском кинофестивале в 2004 ГОДУ. - Ф.Р.) – известный киновед и кинокритик, автор ряда книг по истории и теории кинематографа, живёт в Москве, разъезжает по свету . А в то время это был тихий, нескладный шестиклассник Роня, живший с мамой Сарой и тётей Шелей на Генераторной улице, увлекавшийся чтением и филателией. При знакомстве нашем там, в Златоусте, он сразу же, ещё на пороге своей квартиры, едва открыв мне дверь, спросил:
- Магггки собигггаешь?
Да, картавил он изумительно: как два Гуревича! И нос у него еврейский, и глаза… В моей памяти – сценка, которую я увидел снизу – из-под крутой горы. Мирон по этой горе, по тропочке, возвращался из школы. Его нагнала толпа мальчишек – и ну давай лупить портфелями по голове! Все – на одного! Вынести такую ежедневную травлю он не мог – и потому просто перестал ходить в школу. Возобновил учёбу только по возвращении в Харьков (мы оказались земляками).
Может быть, со временем и меня бы постигла такая судьба (популярность «Пумпы-Ква – «Чернопупы» могла пойти на спад, да и репутация драчуна нуждалась в непрерывном подтверждении, на что меня бы не хватило), но тут помогли обстоятельства. Дело в том, что администрация школы при комплектовании пятых классов допустила некий педагогический просчёт, мне лично пошедший на пользу: каждый из двух этих классов был подобран по территориальному признаку. В одном классе все ученики были из посёлка метзавода, во втором же – только из района Татарки, где и находилась школа.
Территориальный антагонизм вообще очень силён среди мальчишек, а тут его ещё и усилили столь необдуманным разделением. С первых дней «татарские» восприняли «метзаводских» как чужаков – и подвергли нас террору.
Хотя большинство «татарских» (если не все) были русские, но ситуация и в самом деле напомнила в миниатюре «татарское иго». Вот идёт в нашем классе мирная переменка: то ли Гуревич сычит своим гнусавым носом «гавайскую» мелодию, то ли я балабоню «китайскую болтовню» или дерусь в очередной раз с Борькой Лихачёвым… Как вдруг в классе воцаряется зловещая тишина: это вошёл в сопровождении свиты вожак «татарских». Угрюмо подходит к моему Борьке, замечает у того на груди алое пятнышко какого-то значка, молча ухватывает этот значок цепкими пальцами и - вырывает добычу «с мясом», то есть с куском ткани, безнадежно испортив Борьке его курточку. У кого «татарские» видели что-либо съедобное – безжалостно отбирали После уроков встречали нас за поворотом и били по одному. Но мне в такой обстановке стало даже как-то легче: теперь я не был исключением – ведь били всех. Я же для одноклассников окончательно стал своим.
Долго мы платили местным свой «ясак», но в конце концов наши лидеры – Чира, Лёнька Казаков и ещё два-три мальчика – составили между собой заговор. Они долго о чём-то шептались, а на другой день объявили: выходить из школы будем все вместе. Держаться - гурьбой. Подойдут «татарские» - не разбегаться!
После уроков «татарские», как и обычно, заступили нам дорогу. Но мы стояли тесной стенкой, а вперёд вышел Лёнька. На него тотчас грудью попёр «татарский» вожак, но Ленька размахнулся и ударил его кулаком прямо в лицо. Оно вмиг залилось кровью, вожак зашатался, вся его ватага дрогнула, мы насели, крикнули «Ура!» - и в несколько секунд разогнали «татарских» так же, как они до этого разгоняли нас.
Удивительно, однако этого случая вполне хватило для нашего избавления от «татарского ига». Между тем, мы сплотились, почувствовали себя если не коллективом, то ватагой, и я был в ней не хуже прочих. А бедному Гуревичу не суждено было это испытать: не дождался, недотерпел…
Свободное копирование
