Не без робости переступил я порог своего нового класса – и тут же душа моя ухнула в пятки: добрую половину учеников составляли мальчишки из того самого класса 16-й начальной школы, где меня около года назад отлупили до крови и изваляли в снегу и куда я категорически отказался ходить. Меня встретил дружный, ликующий, злорадный вопль – они всё хорошо помнили и были готовы повторить! Я вошёл в класс, когда там сидел учитель, и только это им помешало. С холодком в сердце я ждал начала переменки. Куда бежать теперь? Что придумать? Мозг мой лихорадочно бурлил в поисках выхода из тупика.
Вот и звонок. Учитель вышел из класса. В следующую же секунду огольцы, старые мои знакомцы, обступили меня плотным кольцом, не дав даже выйти из-за парты. Немедленно начались тычки, щелчки, кто-то ловко и быстро дал затрещину… Всё это пока словно бы в шутку, и я, делая вид, что так и воспринял происходящее, весело улыбаюсь. Но ясно: ещё чуть-чуть помедлить – и кто-нибудь отвесит такой подзатыльник, после которого уже нельзя будет притворяться. В этот миг (чувствовал я) решается судьба моих взаимоотношений с одноклассниками на много месяцев вперёд. Бежать было некуда, вступать в драку – бесполезно, даже если бы я умел. Надо было решиться на что-то совершенно неожиданное, совершить поступок, который перевернул бы общее настроение на 180 градусов.
И тогда я… неловко признаться, но расскажу, как было: тогда я... ЗАПЕЛ!
Этой шуточной песенке под названием «Китайская болтовня» научил меня в Харькове Эмка Мацкевич – тот самый шестиклассник, который раскрыл мне тайну деторождения и с которым мы подобрали и прочли немецкую листовку про «жида-политрука». Текст песенки в самом деле представлял из себя чистейшую абракадабру. Все вокруг должны были приговаривать мерно под моим управлением: «Пум-па! «Пум-па!», я же под этот аккомпанемент пронзительно выкликал на некий весёленький мотивчик:
-Джумба-й-квили-мили-толи-мили-надзе,
Джумба-й-кви, джумба-й-ква!
О микадема! О шири-вири-бумба! –
И так далее, - с вариациями и повторами. Там ещё был один куплет с восклицанием, особенно веселившим публику:
- О чернопупа!
Вот и на этот раз слушатели пришли в неописуемый восторг. Меня немедленно вызвали на «бис!». Наиболее агрессивные всё же попытались меня щипать и дёргать, но тут уж я почувствовал себя хозяином положения: в ответ на тычки и толчки демонстративно замолчал, и большинство публики, заинтересованное в том, чтобы я бисировал, само урезонило нахалов.
На следующей перемене повторилась та же история, и отныне меня стали заставлять петь: если я не хотел, то теперь затрещины давали за это. Но я – хотел, ибо в шутовстве обрёл спасение…
В этом классе «так само» учился и Алик Дубко. Когда я пришёл к нему в гости, его младший брат Коля посмотрел на меня внимательно, засмеялся и, как видно, повторяя рассказ Алика, сказал несколько раз, как дразнилку:
Его бьют, а он поёт!
Его бьют, а он поёт!
Я не стал оправдываться и объяснять Коле, «так само», как и Алику с их родителями, что моя малодушная хитрость спасла меня от более существенных унижений и побоев