Я рассказал сейчас об одном полюсе советского общества военных лет – самом разнесчастном (если, конечно, не считать узников ГУЛага). На противоположном полюсе ( в масштабах златоустовских) находился директор метзавода Крамер. Для меня это лицо полумифическое – я его и не видел никогда. Зато отчётливо помню, как к нему домой возили ежедневно на подводе большой бидон молока и другие продукты.
Помню толстенького, маленького начальника заводского ОРСа (отдела рабочего снабжения) Павла Семёновича Либина. То был человек могущественный. А сын его – кажется, Ленька – известен был всему посёлку как повеса и бездельник.
ОРС в народе расшифровывали так:
Обеспечь Раньше – Себя.
Обеспечь Родных своих.
Остатки Раздай Сотрудникам.
А ещё в те годы была в ходу шуточная классифи-кация всех граждан по пяти категориям: торгсиньоры, блатмайоры, литер-Аторы (то есть получающие паёк по карточкам литера «А»), литер-Беторы (обладатели литера «Б») и – кое-какеры (то есть живущие кое-как, перебивающиеся с хлеба на квас, чудом не погибшие). Мы, конечно же, принадлежали к этому последнему классу: папа и мама получали паёк служащих (карточки категории СП-1 или СП-2 – кажется, 400 граммов хлеба), я был обладателем карточки иждивенца (тоже шутили: «изможденец»!) - 300 граммов хлеба, и лишь Марлена, пока работала лаборантом, получала рабочую норму: 500 граммов хлеба в день. Литр молока стоил 100 рублей. Ведро картофельных очисток оценивалось в 25 рублей, и мы такое их количество обменивали у державшей корову соседки на «чекушку» (0,25 литра) молока; хлеб на рынке стоил 200 рублей за буханку. К сожалению, не помню размеров зарплат, но они мало возросли по сравнению с довоенными, а перед войной оклад у моего отца был – 700 рублей. Это значит, в переводе на военные рыночные цены, три с половиной буханки хлеба. На зарплату прожить было невозможно. Администрация предприятий выдавала, кроме зарплаты, талоны на различные промтовары, всё это – с расчётом на то, что люди реализуют выданные вещи на чёрном рынке по спекулятивной цене. Это считалось практически законным и не преследовалось. Часть своих продуктовых карточек работающие люди сдавали в столовую и там питались во время обеденных перерывов. В столовой давали жиденький суп, а на второе – «гуляш». То есть несколько кусочков жёсткого, жилистого мяса с горсточкой грубой каши. В столовой постоянно паслась категория существ, стоявших ещё ниже «кое-какеров» и «изможденцев», - так называемые «доходяги», то есть люди, дошедшие «до ручки», до потери человеческого достоинства. Пока нормальный кое-какер поглощал свой гуляш, такой оборванец-доходяга стоял у него за спиной, держа наготове самодельное ведёрко из консервной банки на проволочной ручке. Стоило обедавшему встать из-за стола, как к его объедкам немедленно устремлялся доходяга, аккуратно собирая их в баночку, и порой тут же, отойдя в сторонку, ел…
Подспорьем в борьбе за выживание был огород. Папа ещё до нашего приезда посадил овощи на выделенном ему участке земли, но у него с грядок всё покрали. Весной 1943 года мы получили новый участок - в пойме реки Ай, на заливных лугах. Я ходил с родителями вскапывать там целину, сажать, полоть, окучивать, копать картошку. Земля была жирная, влажная. Вскрывая её лопатой, наш сосед по участку выкопал тяжёлый стальной меч в полуистлевших ножнах, тыльная сторона этого оружия вся состояла из зазубрин, остриями направленных к рукоятке: явно для вспарывания вражьего брюха. Может быть, то было одно из знаменитых изделий златоустовских оружейников.. А возможно, на дно реки попало в незапамятные времена оружие русского землепроходца или татарского хана?
Но урожай с этого огорода мы могли собирать лишь в конце или хотя бы в середине лета. А весной 1943-го нас очень мучил голод.
Свободное копирование
