За этим детским, безотчетным протестом в сороковых годах явился протест более яркий, хотя такой же бессознательный. Из раззолоченных гостиных, из бальных зал выступил ряд вакханок в рестораны, где среди шумных оргий, со стаканами шампанского в аристократических руках, презирая все приличия, сбросивши все маски и вуали, в знак презрения к общественному мнению, они подражали разгулу и кутежам мужчин.
Новая, зарождавшаяся жизнь, как весенний воздух, проникая повсюду, не просветляла, а опьяняла головы. Под влиянием этого веяния чувствовалась подавленность воли и самобытности; чувствовалось, что есть жизнь другая, -- и женщинам хотелось этой другой жизни; но какая она вне кутежа -- они понять еще не могли, и не освобождались, а разнуздывались и доходили не до свободы, а до распущенности.
Возмущение их было полно избалованности, каприза, кокетства. Эти травиаты не пропадут для истории. Они составляют веселую, разгульную, авангардную шеренгу, за которой выдвигается многочисленная шеренга молодых девушек и женщин в простой одежде, с лекциями в руках.
Травиат, с упоительными балами и шумными оргиями, сменили академическая аудитория, анатомический зал, где девушки стали изучать тайны природы, забывая различие полов перед истинами науки.
Камелии шли от неопределенного желания, от негодования, от волнения и доходили до пресыщения. Другие -- идут от идеи, в которую верят. Жаль только, что некоторые с прямого пути заворачивают на проселки. Заявляя права женщины на знание и дело и исполняя обязанности, налагаемые верой в общем, в частности, они падали до распущенности камелий с гербами, Травиат с жемчугом, с той только разницей, что падали вследствие определенной идеи.
Одни из них уже известны замечательными успехами в химии, другие возвратились с дипломами на доктора медицины -- и слава им!
Понятно, какое негодование, какое сожаление об уходящих формах жизни рождалось и еще рождается при подобных явлениях. Примирить может время, а история пояснит, что женщина не могла освободиться из-под гнета того порядка вещей, где требования души ее не находили признания иначе, как отрицанием его, беспощадной ломкой. Вместе с отживающими временными формами жизни не щадятся и основные истины жизни как общественной, так и частной. Но для истины смерти нет. Каждый раз из-за обломков временного она выступает с большим блеском и отчетливостью.
Свободное копирование
