Мать Чаренца была невысокого роста среднего возраста женщина с типично армянскими манерами гостеприимства. Не знаю, от кого Чаренц узнал обо мне, но его мать знала, что в Окружкоме партии работает некий армянин. Егише завел меня в свою комнату, которая напоминала мне обычные комнаты в станичных домах казаков. Его знакомство со мной, теплые беседы с первого же дня расположили его ко мне, а позже мы подружили с ним. Ежедневно к концу моего рабочего дня он приходил ко мне на работу и мы шли обедать в одной из столовых, находящихся вблизи от моего места службы (теперь, когда я бываю в Майкопе, обычно с лекциями по линии общества "Знание", проходя мимо этого дома и других мест наших встреч, то вспоминаю Чаренца, с которым, к сожалению, позднее не суждено было продолжить наши отношения). После обеда, который, признаюсь, сопровождался небольшими порциями спиртного (Чаренц пил "белое", а я любил натуральные вина), мы шли в городской парк, который находился в двух кварталах от нашей столовой. Мы там прохаживались, беседовали (Чаренц любил философствовать, рассказывать всякие истории и был очень приятным собеседником). Запомнилось мне одно народное гуляние, за парком, внизу, у реки Белой. Там были всевозможные игры, которые не оставались без его внимания. Однажды мы подошли к лодочным качелям, на которых каталась молодежь, и он заметил девушку, которая уговаривала подругу кататься, а та не хотела. Чаренц полушутя предложил ей покататься с ним и вскоре уже весело раскачивал качели - все сильнее и сильнее!
Простота, задушевность и общительность Чаренца произвели на меня большое впечатление, которое не забывается до настоящего времени. Когда я случайно вспомнил эти встречи с Чаренцем, друг моего детства и мой родственник литератор Ашик Казарян обрадовался и предложил мне писать воспоминания о Чаренце. Я же говорил ему, что не придаю значения своим воспоминаниям, с чем он не соглашался:
- Знаешь ли ты, говорил он, - что как раз 1927 год в биографии Чаренца плохо освещен!
- Но я писать не умею, тем более по-армянски, - оправдывался я, но мой друг не унимался.
- Опиши факты, пиши по-русски, я переведу на армянский, подправлю и передам, куда следует, чтобы восполнить биографию Чаренца.
Настойчивость Ашика взяла верх, и я пообещал написать свои воспоминания о дорогом для нас человеке и поэте. Прошли годы, я всегда помнил обещание, данное Ашику, но на исполнение его, в силу большой занятости, а, возможно, и недостаточной оценки этих воспоминаний, времени так и не нашлось: с каждым годом моя служебная и общественная деятельность увеличивалась, делалась все напряженней.
Прошли годы. Как-то жена Ашика - Шура очень обрадовала нас, высказав в письме желание приехать с семьей к нам, чтобы совместно выехать на лето в Геленджик на отдых. Что может быть лучше, думал я: отдыхая на берегу Геленджикской бухты, я буду рассказывать о встречах с Чаренцем в Майкопе, а Ашик, как опытный писатель, запишет, что надо, оформит, как положено, и передаст кому надлежит. Но, к великому огорчению, этому не было суждено осуществиться: Ашик, которому я был так много обязан в том, что в труднейшие дни Великой Отечественной войны, он разыскал среди эвакуированных семейств работников Кубанского медицинского института мою семью, разместил ее в своем рабочем домашнем кабинете на длительный срок и заботился о ней, - неожиданно заболел и скончался...
Теперь, когда нет среди нас Ашика, в своих "домашних" мемуарах я пишу эти строки в память не только Чаренца, но и Ашика, хотя за эти годы (с 1945 года) тоже многое позабылось: новые события в жизни доминируют над старыми, стирают их из нашей памяти.
Свободное копирование
