Мы, дети, знали всех жильцов в лицо и по именам, знали их собак и кошек. И жильцы были знакомы друг с другом, приветливо здоровались на дворе, давали деньги взаймы, доставали продукты; женщины стирали вместе подле крана, сливали воду в люк и оставляли белье на веревках без присмотра. Нравы были гораздо мягче, люди общительнее и проще, отчуждение еще не вкралось в московский быт. Весь день раздаются на дворе живые голоса - заходят разносчики, ремесленники, татары и кричат: "Свежая рыба-рыба-а-а! Чинить-паять! Точить ножи-ножницы! Вставлять стекла! Старье берем!" Надо всем по праздникам разливается благовест; кто-то разучивает гаммы, у кого-то распевает канарейка, звонко шлепает мячик - один, другой, третий.
В подвале первого особняка живет беднота - восемнадцать человек в одной темной комнате (несколько семей и одиночек). Пол холодный. Стены мокрые. Потолок низкий. Под ним, ниже уровня земли, окошко. Три голых стола, расшатанные табуретки, кровати с тряпьем. Гудят примуса. Воздух спертый, мутный от курева. Пахнет щами, жареным луком и водкой.
Кто эти люди? Я еще мала, не интересуюсь, забегаю на минуту за сверстниками в этот неприятно-чужой мир, зову их на двор. Восьмилетний Христофорка воображает себя автомобилем, целый день носится, сильно хромая, с колесом и кричит: "Ы-а, ы-а..." Варька, дочь прачки, не умеет читать в девять лет, прячется по углам и молчит. А вот Жоржик Бежанов - мастер на все руки. Худой, некрасивый, он в одиннадцать лет знает себе цену и цену своему труду: замечательно точно делает модели грузовиков и легковых машин, продает их детям всего переулка. Кроме того, он антрепренер и режиссер: развлекает нас на лестнице особняка - ставит на окно самодельный макет, в нем реквизит и фигурки актеров; садится рядом и читает пьесу, передвигая персонажей. Мы толпимся на ступеньках, сидим верхом на перилах, смотрим. Билетик стоил до 1923 года 500 рублей, после - 5 копеек. Так Жоржик начал пробиваться из подвала в жизнь, стал настоящим мастером, потом хорошим инженером.
Свободное копирование
