В самом конце 1922 года, опять на Рождество, опять напасть: явился невзрачный малорослый красноармеец в кубанке и потрепанной шинели, предъявил ордер на вторую комнату. Две комнаты на четверых - много (уже ввели какую-то жилнорму). Мама бросилась в неравную борьбу, как разъяренный воробей, - обратилась к Малиновской, директору Большого театра, добралась даже до Енукидзе, принявшего ее очень любезно; папа ходил к Луначарскому, достал у Корша справку, что имеет право на мастерскую, на дополнительную площадь, - ничего не помогло: Денис Мартьяныч Трубенев, рядовой, чекист, красный профессор, действовал с другого конца. В разгаре борьбы наши комнаты были опечатаны, родители ночевали у знакомых, я три дня пробыла у соседки Альмы Федоровны.
Большую комнату мы отстояли и втиснули в нее все: рояль, буфет, обеденный стол, письменный стол отца, гардероб, диван, две кровати, два столика, мольберт, два кресла, шесть стульев и мою парту. Отец, привыкший ставить декорации на любой сцене, сумел все это разместить так, что можно было перемещаться, ничего не сокрушив. Он заделал дверь в ту комнату фанерой и заклеил обоями, ее будто не бывало. Трубенев немедленно вселился с женой и детьми, прихватив заодно еще две комнаты в той же квартире. Его баба, столкнувшись с мамой на лестнице, обругала ее буржуйкой, дурой, хабалкой; онемев, мама хотела подать в суд, но умные головы ее отговорили.
Свободное копирование
