Дом и двор - 1

ДОМ И ДВОР 

(Воспоминания об отрочестве, 1919-1926) 

По чистой белизне, сквозь сетку тихо падающего снега привела меня бабушка на новое место - в миловидный особняк с мезонином, стоящий в глубине двора. Вход сбоку, небольшая дверь. Всего 12 ступенек - и вот мы в обширной квадратной зале. Ах, как светло! Пять цельных окон без переплетов в рамах, за ними зимняя сказка, окружевленный инеем и хлопьями сад. Ах, как тепло! Дрова горят в печке с белыми изразцами. Радостно встречают папа и мама. Все наши вещи уже здесь, пока свалены на полу. Глазам не верится - рай! Белый сон. Все впереди. Тут мы прожили тридцать лет.

Но и тут сперва жилось нелегко. Быт исказил уют. В этой прекрасной комнате, бывшей зале (тогда femininum), стоит на кирпичах четвероногая печка, похожая на зверя, от нее тянутся в окно, в дыру, обложенную асбестом, длинные трубы; из их сочленений капает в подвешенные консервные банки вязкая черная жижа. Сырые чурки дымят в железной печурке, и готовить как будто нечего. По утрам выходит из подвала дочь дворника Наташка с лотком на руках, разносит по квартирам так называемый хлеб - кусочки из мякины, слепленные мучнистым веществом цвета бетона, в них воткнуты спички с записками, кому сколько: паек пол- или четверть фунта на рыло. Один кусок спрятали на память. С таким "хлебом" пьем поддельный чай с сахарином. К обеду пшенная или чечевичная похлебка, не стоящая первородства, на второе - сладковатая мороженая картошка на горьком льняном масле. На ужин суха вобла, опять картошка или кашица из черной муки, опять чай с сахарином или без. Один раз выдали по детской карточке двадцать яиц - пятнадцать из них, выстрелив, полетели за борт, остальные противно пахнут, но мама пичкает мен ими, а я потихоньку выплевываю под стол (с тех пор терпеть не могу омлет).

В другой раз мама купила на рынке освежеванного зайца, весело принялись готовить обед, но, когда сильно запахло псиной, папа велел отправить за борт и это желанное мясо. Из всех советских голодовок, говоря лишь о Москве, пожалуй, эта первая, при военном коммунизме, была хуже всех.