Годовщина революции. Бабушка взяла меня с собой в Александровский сад. Оглушительный шум. Все перекрывает треск летающих над самыми крышами бипланов тех лет. Испуская синий дым, внизу трещат и пыхтят старые мотоциклы (озлобленные буржуи называли их "хамотрясами"). Бой барабанов, вой труб, гремят боевые песни - "Интернационал", "Мы кузнецы", "Смело, товарищи, в ногу" и другие, - духовые оркестры, и бесконечные колонны плохо одетых людей с красными флагами и лозунгами на шестах идут на Красную площадь. Отовсюду выкрики, возгласы "Ура!! Да здравствует! Долой!". Дома и заборы увешаны красными полотнищами, гротескными плакатами и портретами лысого человека с усами и бородкой. В воздухе реют листовки; все - стихийно, непосредственно, искренне, горячо. А что это значит? Бабушка не отвечает на мои вопросы, отмахивается, говорит:
- Видишь, народ веселится.
- А почему-у?
- Настала новая жизнь.
- А для чего-о?
- Отвяжись. Вырастешь - узнаешь. Пойдем домой.
Топят все меньше, в дома проникает сырость. На лестницах воняет - гадят где попало коты, собаки, люди. Закрыты и заколочены парадные двери, граждане пробираются домой через черный ход, там, где он есть. Изо дня в день на столе водянистый суп, на второе - макароны, картошка или каша без масла. Америка пожалела нас, отправила в Страну Советов посылки АРА с питательными и вкусными продуктами. Мама получила в Большом театре полпуда белой муки, яичный порошок, какао и еще что-то. Ее знакомый, Гвидо Габриэлевич Бартель, инициатор проекта и активный строитель первого крематория в Москве, достал где-то сахар и грецкие орехи, бабушка испекла 12 маленьких пирожных - разделили пополам; из шести наших - папе, маме, бабушке по одному, мне - три в рассрочку. Бартель приехал не сразу, и мама вызвала его по телефону, боясь, что мы не выдержим и съедим его долю пищи богов...
Свободное копирование
