Утром мы подошли к обстреливаемой Вермонтом Риге. Агент быстро побежал в «Food commission» и привёз двух американских офицеров. Они меня посадили в автомобиль и повезли меня по обстреливаемому артиллерией городу к себе. В то мгновение, как я сидел, окружённый американцами, и рассказывал им обо всём, неожиданно открылась дверь и в ней показался капитан, остолбеневший при виде меня. Его попросили уйти в другую комнату. Решено было взять все мои вещи (в том числе громадные тюки с коврами) на следующий день в «Food commission»; отчего не сразу, - я не помню, но это почему-то было невозможно, и я вернулся на пароход, что, конечно, было неблагоразумно. Капитан, вернувшись на «Lake Fray» , попросил меня зайти к нему и тут у себя в каюте полез на меня с кулаками. Но уже команда знала, что я победил и что власть у меня в руках, а не у капитана, который попадёт под суд; и капитан знал, что он один против меня, и, побесновавшись и попрыгав, опустил кулаки и в бессилии бросился на кресло. Я спокойно вышел к себе в каюту, но весьма был счастлив, когда после бесконечного ожидания на следующий день подъехал автомобиль и я, не прощаясь ни с кем, был со всеми вещами увезён в охваченный громом боя город. План капитана вызвать инцидент и въехать в Ригу, где, как он был убеждён, не будет «Food commission», и сдать меня латышам на расстрел (он прекрасно знал политическое положение), не удался, и я оказался совершенно неожиданно для него спасённым.
Но что же будет дальше со мной?? «Lake Fray» был последний американский пароход, ушедший без меня. «Food commission» прекращала свою деятельность. Рига находится в руках латышей, стоящих в смертельном бою с русскими, поддержанными немцами. Всё сообщение в руках англичан, а как они содействуют русскому офицеру сообщаться или проезжать в пределах их территории или власти, - я знал точно. На что мог рассчитывать я дальше?
Иногда мне казалось, что уже дальше ничего быть не может, иногда же я брал себя в руки и старался себе внушить, что я могу бороться, т.к. я могу создать положение, в котором я буду нужен американцам, - ведь с человеком считаются и только считаются, когда он нужен. А ведь капитан украл груз в Данциге. Доказательства были у американцев, также было ясно, что мы не выехали своевременно из Данцига в ожидании аэропланов и что мы везли девицу. Но живого свидетеля у них не было. Вот я и понял, что только это может меня спасти. И, говоря обо всём случившемся, так излагал факты, что заставлял их нуждаться в моих личных, а не письменных показаниях, которых я всячески избегал, всё время подчёркивая, что я это лично скажу на суде. Т.к. суд над капитаном должен был произойти сейчас же после его прибытия в Лондон, а он в Лондон должен был прибыть через неделю, то я и настаивал, чтобы американцы в своих интересах меня отправили бы в Лондон, откуда я, конечно, уже знал, как выбраться в Париж без всяких бумаг: слишком часто я там ездил.
Американцам всё возможно, но это организовать и им оказалось крайне трудно, т.к. единственное средство выезда из Риги в те дни боя были английские миноносцы. Предвиделся бой у Либавы. Все силы англичан сосредоточивались именно туда, и никакие суда дальше не шли. Тогда американцы решили послать меня в Либаву и поручить тамошнему «Food commission» выхлопотать мне быстрое дальнейшее движение. При таких обстоятельствах возможны всякие случайности. Я потому обзавёлся в них целым рядом писем и записок. Случай мне благоприятствовал. Меня устроили американцы в доме их Управления, где жили и две дочери князя Ливена – воспитанные, милые, красивые барышни, столовавшиеся вместе с американцами, как и я. Тут в Ригу приехал американский военный агент и обедал с нами. Весьма заинтересованный моим взглядом на положение в России и роль англичан, - я знал, что с американцами <оправдан> расчёт говорить весьма откровенно про англичан, - он попросил меня в Копенгагене остановиться и зайти к американскому послу и высказать ему то, что я думаю о положении. Я попросил соответствующие lettres d’introduction и после этого сразу почувствовал некоторую почву под ногами, т.к. там упоминалось об исключительном содействии для показания на суде по делу капитана. Лишь бы добраться до Копенгагена, а там я имел за что уцепиться.