...Когда подписывала 206 статью об окончании следствия, прокурор сказал мне — «Вы, Тамарина, нераскаявшийся враг». Спустя много лет, в мае 1956 года, когда по всем лагерям ездили Комиссии XX съезда и реабилитировали незаконно репрессированных, такая комиссия, приехавшая в Балхаш, где я к тому времени находилась, не сочла возможным реабилитировать меня, а снизила срок с 25 лет исправительно-трудовых лагерей «всего лишь» до 12 лет. Видно, что-то очень и очень страшное написано обо мне в моем «досье»... Осенью 56 года меня освободили условно досрочно как отсидевшую две трети срока: восемь с половиной лет как раз и составили две трети от оставленного мне срока — двенадцати лет. В конце того же года я получила из Москвы справку о полной реабилитации «за отсутствием состава преступления».
Читая свое дело, я обнаружила Постановление моего следователя Иванова «О направлении обвиняемой после осуждения в Особые лагеря МВД СССР». Было оно составлено еще 18 мая 1948 г., утверждено неким генерал-майором 20 мая. Документ этот начинается словами: «Я, старший следователь следотдела МГБ МО лейтенант Иванов, рассмотрев материалы в отношении такой-то... НАШЕЛ»... далее идет перечисление моих страшных преступлений, которое заканчивается фразой: «Учитывая характер совершенных Тамариной преступлений и особую опасность ее личности для государства, ПОСТАНОВЛЯЮ направить Тамарину Руфь Мееровну для отбытия наказания в Особые лагеря МВД СССР».
Оказывается, это было в его единоличной воле, не только определять, но и ПОСТАНОВЛЯТЬ, вершить судьбу — какая же страшная система запрограммированного произвола одного человека над другим, страшное право — казнить или миловать, само по себе уже подразумевавшее, несущее в себе беззаконие и презрение к человеческой личности. И еще поняла я, прочтя этот документ, почему Комиссия XX съезда партии, рассматривавшая наши дела в Балхаше в мае 1956 года, не сочла возможным освободить меня вчистую, а всего лишь снизила срок с 25-ти до 12 лет... Очень уж страшной преступницей я выглядела в Постановлении лейтенанта Иванова.
А вот другой лейтенант КГБ — Клюев, 31 июля 1956 года пришел совсем к другому «ЗАКЛЮЧЕНИЮ» и «НАШЕЛ», что «в основу ее обвинения были положены только личные показания», что «протоколы допроса, как указывает она, действительности не соответствуют и были подписаны ею в ходе следствия в деморализованном состоянии, примирившейся с безвыходностью своей участи о предрешении ее дела органами госбезопасности...», что «в ходе следствия и дополнительной проверки данных о шпионской деятельности Тамариной Р. М. не добыто, а личные ее показания... без подтверждения другими объективными данными не могут служить достаточным основанием к ее осуждению за шпионаж...»
Спасибо вам, неведомый мне лейтенант Клюев! Может быть, вам попадется когда-нибудь эта книга, и вы прочтете слова моей искренней благодарности. Конечно, я понимаю, что вы были всего лишь исполнителем новых веяний, новых «ценных указаний» насчет так называемых «врагов народа». Но очень хочется надеяться, что на этот раз ваша работа доставила вам настоящее удовлетворение, а может быть, и радость — ведь вам выпало редкое и счастливое везение — творить Добро, восстанавливать Справедливость, быть Провидением!
А лейтенант Иванов, так мило мне улыбавшийся и ни разу не обозвавший меня худым словом, и даже как-то рассказавший, как «коллега — коллеге» (как «коллега — коллеге» — потому что однажды в паузе между допросами выяснилось, что мы оба были внештатными корреспондентами газеты «Московский комсомолец», только он — в отделе информации и спорта, а я — в отделе культуры и литературы) на одном из допросов, когда нечего было уже писать в протокол и он просто отсиживал необходимое время, историю о том, как «загремел» на 10 лет по 58-й некий редактор многотиражки, не углядевший сдвига в стихотворной строчке «Один ты сын у Родины».
Сколько судеб изуродовал и поломал, так же мило улыбаясь, как и мне, «скромный» лейтенант Иванов, предрешая страшные четвертьвековые сроки и отбывание их в Особых лагерях... И сколько их было таких...
Свободное копирование
