Скорбные дни - 42

5 декабря 1904 г.

Стоят тихие, теплые зимние дни. На деревьях еще лежат хлопья снега. Так хорошо дышится свежим чистым зимним воздухом. Температура воздуха держится все эти дни - 2°-6°. Принесли почту, и очень меня обрадовали письма с войны от И. С. Курепина.

Скалистая сопка. 28 ноября.

Я ехал в Мукден через Синминтин. В вагоне было много японцев, но не в военной форме, греков, евреев; последние направлялись тоже в Мукден. В Синминтин поезд пришел в 8 часов вечера, и на платформе я увидел двух казаков-уральцев из разъезда. Высокого роста, с черными бородищами, в громадных папахах, они производили внушительное впечатление. Подхватив мои вещи, они проводили меня к разъезду, состоявшему из десяти конных казаков. Тотчас же мои вещи были привязаны к седлам; мне дали ручную лошадь, и мы двинулись на этап.

Не доезжая верст 3-х до этапа, переправились мы на пароме через р. Ляохэ, шириной в этом месте сажен 30. Не успели отъехать от реки и версты, вдруг -- бац! И пуля со свистом пролетела в нескольких шагах. Остановив лошадь, я оглянулся и увидел, благодаря чудной лунной ночи, шагах в 150-ти часового-пограничника; подъехал к нему и спросил -- разве он не видит, что свои едут. "Я думал так, что это японцы!" -- отвечал пограничный. Из расспросов казака я узнал, что на этом этапе стоят две сотни казаков-уральцев, две роты полка, пограничники и сотня Амурского казачьего полка с полковым штабом. По приезде на этап пошел представиться начальнику гарнизона, который расспросил меня о только что оставленном житье-бытье, удивился, что я ушел оттуда в окопы и на позицию, и угостил меня чаем с ромом и русскими папиросами. На следующий день, утром, в сопровождении трех казаков, я поехал на следующий этап, в расстоянии 22-х верст, где также представлялся начальнику, но тут с припасами уже было очень скудно и пришлось удовольствоваться оставшимся еще у меня в корзине куском ветчины да ломтем старого черного хлеба. На следующий день, в 2 часа дня, подъехал к вокзалу г. Мукдена и был буквально оглушен криками, руганью, командами, ржанием лошадей, тарахтеньем двуколок, тележек, экипажей различного вида и рода. Везде -- массы войска, офицеров, -- все это шумит, кричит, волнуется. Стал искать этапа и нашел его в 1 1 1/2 верстах от вокзала. Расписавшись в книге прибывающих, узнал из расспросов, что верстах в 2-х есть офицерские фанзы, куда и направился. Наудачу вошел в первую попавшуюся и попал сразу в грязную комнату с канами с двух сторон. На канах постланы циновки, и все место сплошь завалено офицерскими вещами. Ну, думаю, дело плохо. Спросил, нет ли чего закусить, -- ну хоть хлеба или чаю, -- ничего подобного! Оставив вещи на этапе, пошел пешком на вокзал. Здесь дали какую-то дрянь в виде вонючей жареной свинины. Купил здесь же в лавочке колбасы и хлеба и направился в г. Мукден, от вокзала в 3--4-х верстах. По дороге встретил рикшу и поехал в город искать военного комиссара После двухчасовой езды по городу нашел, наконец, его дом, а в лице хозяина -- своего старого товарища по корпусу. Сейчас же были посланы вестовые за моими вещами, и после долгих мытарств явилась, наконец, возможность прилично отдохнуть. На следующее утро, 18 ноября, я в китайской крытой телеге поехал на позиции. Сначала ехал по сквернейшим улицам Мукдена, потом по кочкам и косогорам за городом, по мосту через речку Хуньхэ. По пути попадалась масса обозов, колясок, тележек, конных -- все это двигалось от и к Мукдену. По сторонам дороги, вправо и влево, тянулась опорная позиция, это обыкновенные земляные неглубокие рвы, впереди же -- вал и укрепления. Шагах в 30-ти -- искусственные заграждения, проволочные сети, волчьи ямы. Тут же в хаотическом беспорядке -- землянки для солдат и офицеров. Миновав несколько деревушек, прибыли в деревню Хуаньшань, верстах в 15-ти от Мукдена, штаб 1-й армии. Это -- небольшая деревушка около довольно высокой сопки. Надо заметить, что по всей дороге, в 3--4-х верстах, расположены посты летучей почты, состоящие каждый из 10--20-ти казаков. Они возят с одного пункта на другой пакеты, письма, газеты, посылки.

В Хуаньшане я впервые услыхал орудийные выстрелы. Это стреляли наши артиллеристы в японские позиции, мешая им ставить артиллерию. Здесь же, в 4--5-ти верстах, находится знаменитая Путиловская сопка. От Хуаньшаня начинаются горы. Приходится путешествовать с сопки на сопку, с перевала на перевал. Заберешься на вершину сопки, -- кругом видны деревушки, битком набитые войсками.

Отъехав от Мукдена 35 верст, вступил в большую долину, где около сопок в деревне К. находится штаб 2-го корпуса. Было около 8-ми часов вечера, и я решил переночевать в этой деревушке. Въехав в ограду поста, я пошел в офицерскую фанзу. Здесь, при свете двух свечей, два офицера играли в карты, а группа других офицеров наблюдала за игрой. Комната была довольно обширных размеров, с канами по бокам. Облака табачного дыма и дым от печи носились по комнате. В окна, плохо оклеенные бумагой, дуло. В комнате было холодно. Меня любезно приняли, накормили, и, несмотря на неприглядность обстановки, я, как только лег, так и заснул до 8-ми часов утра. На другой день, около 12-ти часов дня, я явился в штаб 3-й дивизии, где и прикомандировали меня к полку впредь до назначения в охотничью команду.

Командир разрешил мне отдохнуть дня два-три у него в фанзе. В тот же день, когда я приехал, был аукцион вещей трех убитых в последнем сражении офицеров. Среди вешей были вещи и А. С. Лесненко, убитого в сражении 29 сентября. Покойный Лесненко командовал батальоном. Ему было приказано выбить японцев. Батальон двинулся вперед на сопки. Японцы открыли пальбу из ружей и пулеметов. A. C. был, как рассказывают офицеры, все время впереди и ободрял людей. Вдруг видят, что он судорожно схватился за двух рядом стоявших с ним стрелков и затем медленно повалился на землю. Пуля пробила ему правое легкое и сердце. Смерть была почти мгновенная. Меня назначили в 1-ю роту, которая находится от штаба полка в 4-х верстах и занимает позицию на высокой горе, прозванной "Скалистой сопкой". Вершина и скат этой горы изрыты окопами; на гору по всем направлениям проделаны дорожки, около окопов -- землянки для солдат и офицеров. В землянке, где я сейчас обретаюсь, нас четыре человека: командир роты, поручик Ф., симпатичный и добродушный человек, семейный, -- у него в России осталась жена и трое детей, -- зауряд-прапорщик и доброволец-студент. Землянка наша -- восемь шагов в длину и четыре в ширину, около двух аршин в высоту. Против нашего кана -- крошечная печка, рядом -- столик в квадратный аршин; на нем мы едим и пьем чай из наисквернейшей воды. Кроме нас четверых, есть и еще постояльцы -- это три змеи, живущие здесь же в стенах, между расщелинами камней. Они нас пока не беспокоят, и мы живем с ними в согласии и мире. Мы занимаем самую высокую гору в окрестности, и с ее вершины кругом, насколько хватает глаз, везде видны горы, долины, овраги. В долинах -- китайские деревни, но только без китайцев. Верстах в 2--3-х по прямому направлению -- японские окопы. В бинокль видно, как японцы переходят из одного окопа к другому.

По временам, где-то вправо от нас, верстах в 6-ти, слышны орудийные выстрелы и разрывы от них. Впереди нашей позиции есть долина, которая тянется между нами и японцами. В этой долине -- ряд деревень; в одной из них -- охотничья команда 10-го полка. Эти охотники почти каждую ночь перестреливаются с японцами.

Японцы пока нас не беспокоят. На днях я был дежурным по позиции, которую ночью пришлось обходить. Это довольно трудная штука: нужно подняться и спуститься с нескольких сопок, найти в темноте посты и заставы. Чтобы поверить и все обойти, в лунную ночь надо два часа, а в темную -- и в пять часов не обойдешь. Насчет еды у нас так себе: едим солдатский суп, жарим на палочках мясо и называем это шашлыком, пьем чай".

27 декабря 1904 г.

"Теперь у нас начались беспокойные дни и ночи. Спим по большей части, не раздеваясь; имущество упаковано. Причина этому -- японцы зашевелились; китайцы также выказывают некоторую тревогу: собираются кучками, что-то бормочут, забирают своих "бабушек" и имущество на телеги и увозят куда-то. Японцы стали очень нахальны: стреляют по постам, занимают небольшие сопки невдалеке от постов, беспокоят фуражиров и стали слишком часто показываться из своих окопов. Постоянно поступают также предупреждения о наступлении японцев, но поговаривают, что и мы через недельку-другую тоже можем перейти в наступление. Я лично желал бы, чтобы перешли в наступление японцы, а не мы. Если перейдут в наступление японцы, то успех вернее; если же мы, то нам это будет стоить страшных потерь. Нужно заметить, что все склоны японских высот обращены на север и поэтому, благодаря характеру здешней местности, имеют, во-первых, более крутые скаты, чем наши, южные, а, во-вторых, их северные склоны -- заледенелые благодаря тому, что солнце их не нагревает, а японцы, пользуясь этим обстоятельством, придумали новое искусственное препятствие -- поливание водой более доступных склонов. Я состою в охотничьей команде и, находясь в передовом отряде, пойду в первую голову. Но все это -- пустяки, лишь бы удалось хорошенько побить японцев.

Наступившие праздники здесь малозаметны, -- все те же тревоги и службы, что и в будние дни. Я все-таки перед праздниками побрился и достал даже окорок за 17 р. По-старому, везде слышится пальба из орудий, а иной раз очень частая из ружей. Обидно очень, что письма страшно задерживаются в штабах, где их копят по целым неделям, чтобы потом транспортами рассылать по полкам. Почтовое дело поставлено очень неудовлетворительно по той главной причине, что почтовых чиновников слишком мало и они не имеют физических сил справляться с массой писем, идущих из России в действующую армию. Переносящие тягости войны, гибнущие во имя России, наши солдаты и офицеры заслуживали бы того, чтобы количество почтовых чиновников в действующей армии было увеличено, труд их лучше оплачивался и чтобы письма не залеживались по целым неделям в штабах.