Несколько дней подряд мы с Лилей приходили к “Белому дому”, постоянно встречая там тех, кто там находился эти три дня и ночи. И я чувствовал, что она благодарна мне за то, что я не помешал тому, что эти три по настоящему счастливые дня состоялись в ее далеко не легкой жизни.
Ну а затем были похороны погибших ребят, на которые, казалось, пришла вся Москва. Это кульминационный момент подъема движения, вошедшего в историю под именем “Демократическая Россия”.
Выход мой на работу ознаменовался новыми заботами. На второй день произошедших событий, сотрудники института вывесили на доске объявлений ельцинские указы и призыв идти защищать “Белый дом”. По указанию дирекции все это было снято. После окончания этих событий за подписью Зубченко, который в это время уже не был заместителем директора, появилось письмо, обвиняющее во всем этом и дирекцию и партком. Письмо было направлено и в Моссовет. Нужно было срочно реагировать, и меня назначили председателем комиссии, которая должна была расследовать эти факты. Копаться во всем этом не хотелось. Мы договорились, не вдаваясь в подробности, попытаться вывести из-под удара всех тех, которые фактически не виновны во всех этих обвинениях. Единственной задачей, которую мы считали необходимым решить, это освободить институт от помощника директора по кадрам, Брыжкина, бывшего (а вернее и настоящего) кгбэшника, которого ненавидел весь институт, и который, подмяв под себя, держал в страхе все руководство. Я понимал, что это может быть единственный момент, когда это можно было сделать, и нам это удалось. Общее собрание института полностью поддержало наше заключение и потребовало от директора уволить Брыжкина из института. Это тоже была победа.
Свободное копирование
