Работа по исследованию разрушенных стыков была уже практически закончена, и никаких сомнений в том, что это была межкристаллитная коррозия, совершенно естественная в не термообработанных стыках ферритной стали, не было. Я попытался несколько сгладить формулировки, а самое главное, сразу же предложил, как выйти из создавшегося положения. Я считал вполне допустимым переварить разрушившиеся стыки и провести местную термообработку всех сварных соединений якорей. Уже за полночь наше заключение было подписано, а утром мы передали его Стекольникову.
У Ижорцев наше заключение вызвало полное уныние. Последовал звонок Главному инженеру, которому рассказали и о моей позиции и о том, что теперь настаивать на выработанной ими версии они не могут. Вскоре последовали телефонные звонки, и на меня начали давить и из Министерства, и из нашего института. Первыми в создавшейся ситуации разобрались находящиеся на станции ижорские конструктора. Они уже и сами поняли, что их позиция является страусиной, и может только оттянуть час расплаты. Они поняли, что мои предложения позволяли кардинально решить задачу. Они согласились со мной, и далее мы уже вместе отстаивали нашу новую позицию, что тоже было не просто, так как многих больше устраивало решение списать все якоря в брак, за которым можно было спрятать свои собственные недоделки. Наконец, документ был согласован, и на следующий день мы должны были его подписывать.
Шло последнее чтение протокола, когда меня очередной раз вызвали к телефону. Звонил наш генеральный директор. Снова последовало внушение, что я нарушил указания дирекции и министерства, пошел на поводу у наших противников. Когда он понял, что моя позиция непреклонна, последовал приказ:
- Я лишаю Вас права подписывать документы от лица ЦНИИТМАШ!
Подойдя к Стекольникову, я сообщил ему об этом. Последовал поток отборного мата в адрес ЦНИИТМАШ.
- Василий Васильевич, единственное, что я могу сделать, это, несмотря на запрещения, подписать наше заключение, как независимый специалист - сказал я.
- Ну и ладно, в протоколе у Вашей подписи мы на него и сошлемся.
Домой я ехал с сознанием сделанного мной важного дела и с ожиданием жестокой расправы за это. Вертелся в голове один из моих любимых парадоксов: - Если ты для народа и страны сделал действительно нужное дело, и тебя за это не только не расстреляли, но даже не посадили, то ты должен быть безумно счастлив.
Свободное копирование
