Я упоминал выше, что всякая разлука с домашними была для меня, как и вообще для всех нас, чрезвычайно чувствительной; происходило же это оттого, что ни я, ни другие члены нашей семьи, кроме поездки в Троицкую лавру, никуда не отлучались из Москвы никогда. Первый шаг в отступление от этого порядка сделан был мною в июле 1855 года, когда я решился пуститься в С.-Петербург, чтобы побывать на фабрике Гука. Отправился я с почтовым поездом (тогда о скорых и курьерских речи не было), который выходил днем (кажется, в час) и шел, как я думаю, 20 часов; ехал же я за 7 руб. в 3-м классе; спать лежа, конечно, было нельзя, да я и не спал - настолько интересовало меня все попадавшееся на пути. С.-Петербург по величине зданий отличался значительно от Москвы; особенно странными показались мне 3-этажные дома с глухими боковыми стенами (на соседние владения), стоявшие, как башни, рядом с низкими домами, чего в Москве тогда вовсе не употреблялось; но я видел там также во всей неприкосновенности Апраксин и Щукин дворы, состоявшие внутри из деревянных балаганов, подобные которым я встречал впоследствии лишь в Нижегородской ярмарке; пробыл там я неделю, остававшись до 1 августа, чтобы посмотреть начинавшееся с этого дня уличное газовое освещение, составлявшее для нас редкость; побывал в Исаакиевском соборе, который освящен еще не был (пускали туда сторожа за плату), а затем в Петергофе, Царском Селе и на Кронштадтском рейде; оттуда видел на горизонте простым глазом (зрение у меня было хорошее) мачты стоявшего неприятельского флота (в самый Кронштадт тогда не пускали; помню, что в это время происходило бомбардирование Свеаборга); тем же порядком возвратился я и назад.
Далее, с изменением рода нашей деятельности, отправился я в 1857 году в первый раз на Нижегородскую ярмарку, поехавши с экстрапочтой. В тяжелом настроении ехал я туда, не зная никаких покупателей и не имея никакого руководителя; для меня все было ново; мне хотелось дорогой узнать о том или другом, но спутник мой - петербургский пушной торговец Лелянов (отец нынешнего тамошнего городского головы) спал всю дорогу и только изредка просыпался на станциях для дальнейшего поддержания своего состояния; в ярмарке я поместился, как мной было выше сказано, в лавке Крестовниковых, а находилась она в выходящем на канаву (к мечети) панском гуртовом ряду лит. Ч. и Ш. (тогда ряды означались литерами); в помещении над лавкой - в палатке часть большую занимали Крестовниковы, приходивши ночевать из мыльного ряда, где лавки были деревянные и не дозволялось держать огня; так продолжалось это до 1861 года - времени постройки ими в мыльном ряду каменной лавки; вместе с Александром Конст. Крестовниковым, находившимся в ярмарке постоянно во все время ее продолжения, бывал всегда один из его братьев (Николай или Сергей Конст.), а иногда временно и двое; кроме того наезжали к ним на временное квартирование некоторые знакомые лица; со мной же бывали братья: в 1858 году - Александр, а с 1859 года - Владимир. Вечернее время проводили мы всегда одинаково все вместе за чаем, не отлучаясь никуда, причем передавались разные полученные известия, а Александром Конст., посещавшим ярмарку без перерывов с конца 30-х или самого начала 40-х годов, рассказывалось многое юмористического свойства из прежней ярмарочной жизни. Наши беседы продолжались большею частью до тех пор, когда проходила по улице команда с барабанным боем и криком "гаси огонь", а происходило это в 11 часов. Хотя в окнах палатки имелись внутренние ставни, тем не менее выражалось всегда опасение относительно того, чтобы в щели не оказался видимым свет, так как нарушение этого правила влекло за собой потерю права на занятие лавок, которые тогда составляли казенную собственность; теперь все это давно совершенно изменилось.
Соседями нашими были: с одной стороны - шуйский фабрикант Алексей Александр. Посылин; товар его фабрики (набивной) шел на Кавказ и в Азию, торговля у него начиналась лишь к концу ярмарки (около 20 августа), когда были распродаваемы марена, кавказские вина и персидские товары; от него бывали в ярмарке 4 приказчика и 2 рабочих; а с другой стороны - московский Александр Ив. Шилов, занимавший 3 лавочных номера; он торговал комиссионным порядком клинцовскими сукнами и ситцами ивановского фабриканта Полушина; выезжало от него в ярмарку 14 человек, хотя дело его, по слухам, было едва ли много более против Посылина; сам он являлся в ярмарку, когда она бывала уже в ходу; он был человек с хорошими средствами и весьма своеобразный; в числе служащих его выезжали в ярмарку 2 главных бухгалтера - один русский, а другой немец, с 2 такими же помощниками; тогда передавалось, что у него торговые книги ведутся на двух языках - русском и немецком, хотя он сношений заграничных не имел (он сам, как приходилось слышать, объяснялся на довольно ломаном немецком языке); между другими торговцами, занимавшими поблизости лавки, было немало иногородних - ивановских, шуйских и т.п., многие из них выезжали в ярмарку с женами, проживавшими в течение всего ярмарочного времени; целью этого было как собственное развлечение, так и надзор за поведением мужей; в то время в числе посещавших ярмарку лиц были еще и такие, которые, до перевода ярмарки в Нижний (в 1818 году), езжали "к старому Макарью". Размер оборотов в то время был совершенно иной против нынешнего; торговля в ярмарке на 100 тыс. руб. сер. представлялась делом весьма большим; интересным был существовавший тогда порядок собирания сведений об оборотах; делалось это около 1 августа, когда ярмарка была только что в начале, а между тем в сведениях требовалось означение, на сколько товара привезено, сколько продано и что осталось; при этом многие скрывали оборот из подозрения, что это требуется для какого-нибудь обложения с его размера. До устройства железной дороги путешествия в ярмарку после 1857 года были совершаемы мною в 2-этажных почтовых каретах (мальпостах), возивших тяжелую почту и бывавших в пути около 2 1/2 суток (вместо назначенных 2 суток), а из ярмарки - как в этих экипажах, так и в тарантасах; рабочие и не перворазрядные приказчики обыкновенно отправлялись при товаре (на тройках, шедших 7 дней, и даже на одиночках, бывавших в пути 10 дней и более, смотря по состоянию дороги); шоссе содержалось в крайне неисправимом виде; в дождливые лета встречалось, что в некоторых местах оно было до того разбито, что для возможности проезда были устраиваемы гати, т.е. шоссе было укладываемо хворостом; лошади бывали замучены, и почтовым экипажам приходилось подолгу ждать смены их на станциях. При таких обстоятельствах по всему пути приходилось обгонять тянувшиеся вереницей подводы с товарами, нередко завязшие в грязи; помню случаи, что мы вынуждены бывали вылезать из мальпоста и помогать лошадям, чтобы его вытащить; надобно заметить, что для отправки товаров в Нижний тогда существовали еще и другие способы, представлявшие большие выгоды, хотя и требовавшие для провоза значительно большее время. Так, тотчас после половодья приходили по Москве-реке барки с хлебом, дровами, сеном и пр.; на них погружался для обратного следования разный товар, назначавшийся в ярмарку; плавание это продолжалось не менее месяца; затем в июне привозились в Москву из Украины какие-то грузы на волах хохлами, отправлявшимися потом с забранными товарами в Нижний, куда они прибывали также через месяц (в Москве они останавливались не на постоялых дворах, а просто в Замоскворечье и Рогожской на улицах); в последние годы перед открытием Нижегородской железной дороги многие из отправлявшихся в ярмарку, ввиду затруднительности проезда, стали направляться в тарантасах на Ярославль, а оттуда на пароходах - в Нижний, хотя это и требовало более долгого времени; тем же порядком стало совершаться и возвращение из ярмарки.
Свободное копирование
