Я уже говорил, что графу Закревскому доносилось о всем происходившем. "Был в то время в Москве богатый фабрикант, старообрядец, пот. поч. гражд. Иван Афанас. Быков, живший в своем доме, занимаемом ныне Константиновским межевым институтом; он был человек лет за 60; у него был сын Иван (лет около 40) - слабой жизни. Однажды Закревскому было донесено, что поч. гражд. Иван Быков в понедельник на 1-й неделе Великого поста учинил буйство в каком-то публичном заведении, перебивши стекла и зеркала; посылается тотчас же казак вызвать поч. гражд. Ивана Быкова; является старик в назначенное время, спрашивает у того, у другого, о причине вызова - никто ничего не знает, а, может быть, и зная, не говорят; ждет он часов 5, 6; наконец вызывают к графу в кабинет. Не успел он образумиться, как начал на него Закревский кричать, ругая его, с прибавлением непечатных слов: "Как-де ты, старый черт, в твои года и в такие дни, когда надобно думать о спасении души, забрался туда-то, да делаешь безобразия; я тебя туда ушлю, куда Макар телят не гоняет" (это было его любимой поговоркой). Обомлел старик; но наконец разинул рот: "Ваше с-ство". "Молчать!", кричит Закревский; опять хочет объяснить ему Быков; но тот не дает ему сказать ни слова. "Вон!", крикнул наконец, граф, прибавляя: "если ты мне еще попадешься, то я с тобой расправлюсь". Вышедши из кабинета, обратился Быков к дежурному с пояснением, что граф его бранил, а он совсем не знает за собой никакой вины, что, наверное, это относится к одноименному с ним сыну его, а потому стал просить, нельзя ли доложить о том графу; направил его тот к камердинеру Матвею Иванову; поднесено было приличное воздаяние; доложил Матвей графу; позвали опять старика. "Что тебе еще надобно?" -спрашивает Закревский; объяснил Быков, что он в приписанном ему нисколько не виновен, а что, вероятно, произвел это буйство его сын. "Как, - закричал Закревский, - у тебя такой сын и ты с ним не справишься, а еще смеешь меня беспокоить", звонит дежурному - "Велеть, - говорит, - взять его в Тверскую часть" (это был тогда у него самый употребительный прием наказания). Взмолился Быков, начал на коленях упрашивать о помиловании; ничто не берет; просил, просил; едва умилостивился Закревский, разразившись крепкой непечатной бранью и пригрозивши ему на случай, если он опять попадется. Вышел старик с горем - и деньги дал и чуть было не угодил в кутузку; а было уже около полуночи, и дома-то надумались о том, что с ним случилось.
Был тогда довольно крупный фабрикант Борис Ив. Шухов (фабрика его была на Немецкой улице; она перешла после к Ф.С. Михайлову); по жалобе на него какого-то рабочего получил он однажды вызов явиться экстренно к Закревскому в тот же день вечером; человек он был тучный и из робких; отправившись туда к назначенному времени, струсил он чрезвычайно и дорогой с ним сделался апоплексический удар, от которого он и кончил жизнь.
Закревский вмешивался в дела всякого рода; жена его принимала участие в Совете детских приютов, от которого рассылались по домам издававшиеся им справочные книжки, а также билеты на устраиваемые им лотереи (билеты эти присылались обыкновенно известным из среды купечества лицам в запечатанных пакетах по нескольку десятков; отказ в принятии считался невозможным); однажды (рассказывал это В.Д. Аксенов) был доставлен такой пакет Василию Дмитр. Ватсону, бывшему членом известного тогда торгового дома "Ватсон и Дрейер"; В-н без всякой церемонии отослал пакет обратно в Совет детских приютов; вдруг получает вызов к Закревскому, который раскричался на него, говоря, что он явился в Россию без штанов, а здесь нажил деньги, и что он мог бы не принимать билетов, а не посылать их обратно; - такое нахальство было обычно.
Интересный рассказ слышал я от бывшего письмоводителя купеческой управы Александра Аким. Надикто-Резунова, умершего в декабре прошлого 1902 года, о свидании его с Закревским; рассказ этот, слышанный мною дважды разновременно, заслуживает занесения в летопись.
В то время, о котором идет речь, Резунов был письмоводителем в купеческом отделении бывшего Дома градского общества (замененном в 1863 году Купеческой управой); городским головой, который председательствовал тогда кроме шестигласной думы также и в Доме градского общества, как в купеческом, так и мещанском отделениях, был Алексей Ив. Колесов; тогда, относительно предоставления прав на принадлежность к купечеству лицам, состоявшим в расколе, были принимаемы различные ограничительные меры, и сообразно этому состоялся закон о внесении в выдаваемые раскольникам купеческие свидетельства жен их только тогда, если они приписаны в купечество по 8-ю ревизию включительно; между тем Закревским в данном Дому градского общества предписании по этому поводу было выражено: "если они приписаны до 8-й ревизии". В виду такого разногласия между законом и полученным предписанием городским головой было решено испросить на то разъяснение у генерал-губернатора. "После того как это было сделано, - рассказывал Резунов, - в одну из пятниц получаю я повестку явиться в понедельник утром к графу; измучился я в ожидании этого дня; явившись туда, встречаю там в приемной и письмоводителя мещанского отделения Дома градского общества; не знает и тот, зачем он вызван; но выходит один из чиновников канцелярии с бумагой (оказавшейся означенным выше представлением головы), обращается к письмоводителю мещанского отделения с вопросом, известна ли ему та бумага, и, по получении отрицательного ответа, объявляет ему, что он может удалиться; оставшись один, смотрю я на Тверскую часть и думаю, что скоро придется мне отправиться туда, как это нередко случалось с вызывавшимися на расправу; по некоторым обождании зовут меня в кабинет графа. Только что отворивши дверь и сделавши первый шаг, споткнулся я на какой-то бывший порог или приступок. "Что тебя черт несет! - окрикнул меня Закревский, стоявший, обратившись лицом к двери, - это твоя бумага, о чем ты меня спрашиваешь, что тебе нужно?" - говорит он, показывая на лежавшую на столе бумагу. На мой ответ, что это представление головы, он сказал: "Знаю я это; но ведь ты писал ее?". Тогда я стал объяснять о встреченном недоразумении относительно выражений "до ревизии" и "по ревизию включительно". "Что же ты не понимаешь, что "до" и "по" - одно и то же", - с ударением на эти слова говорит он (Закревский был человек недостаточно грамотный и потому различия уразуметь сам, конечно, не мог); никакие пояснения касательно употребления в последнем случае выражения "включительно" не имели никакого успеха; он повторял одно и то же, не давая возражать. Входит в это время в кабинет управлявший его канцелярией д. с. с. Корнилов (бывший впоследствии управляющим делами комитета министров и умерший несколько лет назад членом Государственного совета). "Разрешите, Федор Петрович, наш спор", - говорит Закревский; посмотревши представление, Корнилов ответил, что он указываемого различия не видит. "Ну вот, - говорит граф, - ты один хочешь быть умнее всех". Является еще начальник секретного отделения д. с. с. Шлыков; его также пригласил Закревский принять участие в разрешении разномыслия. Шлыков, прочитавши представление, объяснил, что различие действительно существует и что слово "включительно" придает иное значение. Выслушавши это и старавшись еще несколько подтвердить свои суждения, Закревский, наконец, показывая на меня, сказал: "Ну вот, Фёдор Петрович, он - умник, а мы вышли дураки", а затем, по выходе их, обратился ко мне, говоря: "Счастлив ты на нынешний раз, слышал я о тебе много, если ты мне еще попадешься, то я тебя упеку", причем он прибавил его обычную поговорку о Макаре; "Вон!" - крикнул он, сопровождая это отборным непечатным выражением. Вылетел оттуда Резунов ни жив, ни мертв и, позабывши там что-то - калоши ли, даже не шляпу ли, бежал без оглядки до трактира в Охотном Ряду, где поджидал его, в ожидании решения его участи, товарищ его - письмоводитель мещанского отделения.
Свободное копирование
