Начало занятий на третьем курсе совпали с бурными событиями в стране.
Вдруг неожиданно прозвучало сообщение о болезни Сталина. На следующий день сообщили о том, что Сталин умер. Это было воспринято как гром. Многим казалось, что Сталин бессмертен, и они не представляли, как страна будет жить без Сталина. Но даже для большинства людей, которые не воспринимали Сталина, как великого и мудрого, это известие вызвало тревогу за будущее - не будет ли еще хуже? К этому злу мы вроде бы уже привыкли. Более определенной была реакция моей мамы. Когда во время этого сообщения к нам зашла Самохина и увидела, что мама плачет, то тут же спросила:
- Ты то чего ревешь, дура!
- Да вот плачу, что слишком долго жила эта гадина - был мамин ответ.
Конечно, ни на какие прощания я идти не собирался. И все-таки оказаться на Трубной площади мне пришлось. Как я уже рассказывал, раздался телефонный звонок. Звонила Рая, которая с подругами оказались там. К счастью, они уже выбрались из толпы, но не знали, куда идти. Я нашел их около телефона-автомата и привел домой. Но со стороны Сретенского бульвара я видел и эту толпу, прижимаемую к монастырской стене, и черный снег, перемешанный с обрывками одежды и обуви. Через день пришедшая к нам бывшая мамина подруга, Шорохалина, с гордостью рассказывала, как на Пушкинской площади к ее мужу, бывшему в то время начальником милиции Москвы, подъехал Берия и, поблагодарив за блестящую организацию похорон, предупредил, что в ближайшее время предстоят большие дела.
Появились первые вселяющие надежду сообщения. Было прекращено зловещее дело врачей, и врачи, по крайней мере, те, с кем еще не успели разделаться, оказались на свободе. Это был добрый знак. Появилась призрачная надежда на возможные перемены к лучшему.