Начались институтские занятия. Объем нагрузки на втором и третьим курсе был особенно большим. Это очень интенсивные лекции по целой куче общетехнических дисциплин, объемные лабораторные работы по аналитической химии, электротехнике и другим предметам, всяческие чертежно-проектные работы, делать которые я, особенно не любил. Началась производственная практика в наших мастерских: слесарная и станочная работа по холодной обработке металла, работа в кузнице и кузнецом, и молотобойцем, работа в литейной мастерской по изготовлению форм и разливки чугуна. Нужно было, по возможности, вовремя сдавать “тысячи” по английскому и задания по марксизму. Довольно большой объем работ был и по военному делу, где предстояло пройти весь курс военного бронетанкового училища для получения офицерского звания по техническому обслуживанию танков. Создавалось впечатление, что уже ни за что не удастся отделаться от многочисленных хвостов и все-таки добраться до очередной сессии. Поэтому известную студенческую песенку: “Студент бывает весел от сессии до сессии”- я воспринимал наоборот. И все-таки удавалось вырвать время на разные вечеринки и вечера, театры и выходы на каток.
Несколько слов о наших профессорах. В нашем институте это были очень интересные личности. По-видимому, и для преподавателей в нашем институте анкетные ограничения были не столь жесткими, как в других Вузах.
Пожалуй, наиболее ярким был у нас профессор Гениев, который вел курс “Сопротивление материалов”. Это был блестящий лектор старой закваски. Сдать ему зачет или экзамен считалось неимоверно сложным. Наш директор Елютин, который тоже учился у Гениева, гордился тем, что сдавал ему зачет только пять раз. С его именем были связаны многочисленные легенды. В одной из них рассказывалось о том, как вдруг выяснилось, что Гениев не только верующий человек, но и еще к тому же баптист и староста секты. Разразился скандал, и допускать его к занятиям со студентами стало невозможно. Собрался партком. Долго судили и рядили и, наконец, Елютин обратился к членам парткома - кто из них учился у Гениева? Оказалось, что большинство членов парткома. - А кто из Вас баптист? - спросил он. Таких не нашлось. Ну и пусть тогда продолжает работать - решил партком. Ходили рассказы и о его увлечении лошадьми и скачками и о том, как студенты, надев значок жокея, пользовались этим. Но это были легенды. А вот то, чему я сам был свидетелем. Стал вводиться новый порядок, по которому, если на экзамене студент получает двойку, то пересдать ее он может только после сессии, т.е. лишается стипендии. Гениев узнал об этом, когда поставил двойки более, чем половине группы. Взбешенный, он ворвался в деканат.
-Что за дела? - возмутился он - студент не знал, он получил двойку, но он выучит и сдаст. Если же Вы лишаете его стипендии, то я, вообще, двоек ставить не буду.
Пришлось деканату отменять это положение.
Интересными были занятия у профессора Касаткина, автора учебника по электротехнике. Вторую половину лекции он обычно начинал с развлечения.
-А теперь развлечемся - говорил он. После этого он брал журнал какой-нибудь из групп и начинал проверку с опросом:
-Аубакиров, Вы нас порадуйте первым законом Кирхгофа.-
Аубакиров растерянно молчал.
-Поблагодарим докладчика - произносил Касаткин - и переходил к следующей жертве. Все это сопровождалось бурной реакцией зала. Окончив опрос, он выходил на кафедру и произносил:
- десять-один в мою пользу.
- В ответ раздавался свист, топот и крики “Судью на мыло”. Довольный, Касаткин начинал читать лекцию, и немедленно воцарялась тишина.
Свободное копирование
