Была у нас и собственная кадетская борьба мнений; и на нашем тесном небосклоне отражался дух XVIII столетия: были у нас и свои материалисты, и спиритуалисты. Я был в числе последних. Вождем первых был Г.А. Галахов. Страстно любил он Омира и Тацита, но Гельвеций был его законодателем. Сильно защищал он систему его вещественных ощущений, а я возражал, что побуждения нравственности и добродетели не могут быть окованы ощущениями вещественными. Сам Гельвеций говорил: "Я делами опровергнул могильную свою систему. Он был нежным другом и защитником человечества. Служа в молодости по соляному откупу и слыша ропот утесняемых покупателей, не он ли в порыве благородного негодования сказал:
"Убейте, убейте меня! Может быть, это уймет других от хищного разбоя!"
Жаркие наши споры иногда оканчивались ручной схваткой. Борьба везде борьба. Сопротивника моих юношеских мнений нет уже на свете. В чине майора отправился он в Корфу и своим каре отразил оттоманскую конницу. Он, верно, не думал тогда о Гельвеции. Забыли его теперь и во Франции. "Tous les systemes ont regne, et tous les systemes sont morts" (Все системы правления властвовали, и все системы являются мертвыми (фр.)), говорят французы.
В это самое время собиралось нас человек шесть для книжной спекуляции, или оборота. Мы затеяли скропать "Новый Жил-блаз"; и, окончив две части, отправили мы их мимо нашего начальства к тогдашнему цензору-полицеймейстеру Жандру, а он препроводил книжную попытку нашу к директору нашему, Редингеру, добрейшему и честнейшему человеку. Нас пожурили, погоняли, а "Новый Жилблаз" пошел в огонь. Не сооружайте костров инквизиционных на вздор: для него есть печки, очаги и камельки.
Раболепное благоговение к французскому театру внушал нам Аллер, учитель французской риторики. Высокопарным слогом своим он провозглашал нам:
"Корнель владычествует на небесах, Расин на земле, а Кребильон в областях преисподних". Вольтеру в этом разделении не было уголка, ибо он, вопреки чугунным узаконениям школьного Батте, осмелился пленять сердца Заирой и Альзирой.
Аллер до звания учителя риторики был французским адвокатом. Когда он чересчур раздобарствовал, граф Ангальт говорил ему шутя:
- Avocat, taisez vous! (Юрист, помолчите (фр.))
При этом возгласе малорослый Аллер приосанился и с театральной напыщенностью возглашал:
- "Non, quand un avocat parle, il faut que l'auditoire l'ecoute. C'est la regie. (Нет, тогда, когда адвокат говорит, то аудитория должена слушать. Это правило (фр.))
Граф улыбался и молчал.
Хотя наш адвокат-ритор и не открыл Ньютоновой системы, но подобно ему носил летом и зимой одинаковую одежду - то было полукафтанье, подбитое мехом, и с широкими карманами по обеим сторонам. В жару самодовольствия ударяя по карманам, он говорил:
- У меня в карманах вся французская словесность. Аллер читал нам "Ифигению" и "Федру", а Плавильщиков, окончив с нами Ломоносова, читал трагедии Княжнина и Сумарокова и все вышедшие тогда стихотворения Державина. Когда звучным голосом прочел нам "Вельможу", где сказано:
Всяк думает, что я Чупятов
В Мароккских лентах и звездах,
мы спросили у него: да кто же этот Чупятов? Он отвечал:
- Говорят, что Чупятов был некогда богатым купцом, торговал за морем, но одна сильная буря лишила его состояния и затмила его ум. Не могу сказать, торговал ли он с Африкой, но в помешательстве рассудка ему мечтается, что им пленилась Мароккская принцесса, и он горит к ней взаимной страстью, и что в награду за его постоянство она присылает те почетные знаки, о которых упоминает Державин. Я познакомлю его с вами.
Плавильщиков сдержал слово, и на другой день, часу в шестом вечера, пришел к нам в сад с мароккским кавалером. Я смотрел на Чупятова с большим вниманием. Он был высокого роста, во французском кафтане и с мишурными знаками отличия. Лицо его было здоровое и свежее, хотя и проглядывала в выражении какая-то грусть. Более всего удивляла меня его скромность; он шел тихо и так вежливо нам кланялся, что мы от доброго сердца и без всякой улыбки платили ему взаимным поклоном.
К особенным нашим занятиям с графом Ангальтом принадлежало чтение военных записок и жизни древних и новых полководцев. Этим предметом занимался с нами Ф.Ф. Сакен, бывший потом фельдмаршалом.
Свободное копирование
