Итак, я работал в классе самостоятельно года два или три. Нет худа без добра - именно в этих одиноких занятиях я многое открыл для себя. Когда человек занимается с педагогом, он невольно идет у него на поводу, "выключает" собственный мозг. Я же не мог позволить себе подобной роскоши. Но постепенно выходило так, что в театре я стал сближаться с Екатериной Васильевной Гельцер. Конечно, разница в наших с ней положениях была огромной. Ее именем обозначалась целая эпоха - эпоха Гельцер. И хотя по-человечески она была приятна, общительна, по-своему даже демократична, но при надобности давала понять, с кем вы имеете дело.
В рецензиях тех лет нет-нет да и мелькали намеки на ее возраст, на то, что Гельцер танцевать уже тяжело, что молодежь вырывает себе роли "из пасти стариков". Так, между прочим, писал Голейзовский. А в театральных кулуарах говорили об этом пожестче и побеспощаднее. "Старухам пора уходить на пенсию!" Гельцер относилась к таким разговорам с королевским небрежением. На хулу своих отрицателей она отвечала каторжной работой. И побеждала! Ведь балеты "Эсмеральда" и "Красный мак" она станцевала, когда ей было за пятьдесят!
Гельцер не любила репетировать одна, всегда кого-нибудь приглашала, чтобы кто-то сидел и она могла бы с этим человеком советоваться. Или же он ее вдохновлял, не знаю... И получилось так, что она стала замечать мою одинокую фигуру в пустом классе. Заметив меня, она, репетируя, стала даже спрашивать, как, по моему просвещенному мнению, лучше выполнить то или иное движение. Но советовать ей было абсолютно бесполезно. Выслушав, она все равно поступала по-своему. В свою очередь она стала делать замечания и мне. На что я почтительнейше отвечал: "Спасибо, Екатерина Васильевна!" "А что ты благодаришь? - удивлялась она. - Ты и так делаешь правильно". А кое-кому говорила с очаровательным пренебрежением: "Что ты благодаришь? Все равно пролетит мимо..."
То ли оттого, что ее советы и впрямь не летели мимо моих ушей, она стала приглядываться ко мне внимательнее. Мне даже показалось, что я, такой скромный и тихий молодой человек, заинтересовал ее своей потрясающей независимостью (вот работаю один!) и даже гордыней. "Почему ты занимаешься один? - спросила она однажды. - Приходи к нам в класс" (то есть к Тихомирову, у которого учились избранники судьбы - Кандаурова, Рейзен, Абрамова, Подгорецкая и она, Гельцер!). "Да пустит ли меня Василий Дмитриевич?" - отвечал я. "Пустит, я его уговорю", - пообещала Гельцер. "Неужели сбудутся мои надежды?" - подумал я.
Свободное копирование
