Что же до артистических классов, то выше всех я ставил класс Тихомирова. Но он был заказан мне. Василий Дмитриевич был неколебимо убежден, что балетом нужно заниматься с детства. А в том возрасте, в каком начал я, ничего путного добиться нельзя. Характерные танцы еще как-то можно одолеть, но не Ее Величество Классику! Таким образом, я был виновником конфликта с его концепцией. И потому скромно сидел на скамеечке, со стороны наблюдал тех счастливцев, которых он одарял своими знаниями.
Класс Леонида Жукова казался мне несколько легкомысленным. К тому же он часто отлучался на гастроли, а когда возвращался, то не припомню случая, чтобы хоть раз пришел на урок вовремя. И так как человек он был необыкновенно веселый, жизнерадостный, то и в классе все больше острил, разговаривал и меньше делал дело. Я как-то не совсем понимал, чего, собственно, он хочет добиться своими композициями. Отдельные комбинации у него напоминали тихомировские. Но научиться чему-либо в его классе было, пожалуй, трудновато...
И к Ивану Смольцову я не хотел идти. Его класс мне был не по душе. Вел он его на большом темпераменте, все время кричал - такая у него была манера. Он задавал довольно тяжелый станок, заставляя подолгу держать ногу, чтобы выработать выносливость. Его ученики делали у станка прыжки и маленькие заноски. Словом, выдыхались уже у "палки". В середине класса у них дрожали ноги. Комбинации движений Смольцов предлагал в очень быстром темпе, моторно, но при этом композиции напоминали ребус, в них просто невозможно было разобраться. Мне казалось, что он задает движения ради движений. В его классе ученики действительно быстро разогревали ноги. А так как в те годы в залах было холодно, то, возможно, это было полезно. На уроках прямо туман стоял от дыханий и разогретых тел. Но, на мой взгляд, на том и кончались достоинства смольцовского класса. Смольцов не знал меры. Он делал из класса культ. Ученики, как выжатые лимоны, не могли уже ни танцевать в спектаклях, ни репетировать.
Так что мне пришлось заниматься одному. Я начинал с того, что повторял класс Горского, весь его порядок. А так как Александр Алексеевич любил экспериментировать, то я тоже пробовал делать что-то свое.
Двойной со-де-баск, к примеру, можно исполнить, держа руки внизу, а можно - поднять их. Добиваясь большей выразительности, Горский предлагал обычно несколько вариантов. При нем я пробовал делать так и эдак, пока он не говорил: "Оставь руки внизу" - Горский отыскивал не только краски, но даже и "валеры" - тончайшие оттенки одного и того же цвета, как у живописцев. И даже - светотень. Некоторые композиции он строил на контрастах: одно движение исполнялось слабее, чтобы выигрывало, оттенялось соседнее.
Я продолжал поиски в том же направлении. И вместе с тем стремился всячески усложнить комбинации, внести в них то, что видел у других педагогов. Иногда после "класса Горского" я повторял тихомировский класс, перенося на себя все те замечания, которые Василий Дмитриевич делал своим ученикам. Он, например, необыкновенно оттачивал пируэт. Требовал его чеканить, фиксировать. Во время вращений нужно было видеть перед собой одну точку. А если она смещалась, пируэт получался неровный, "качающийся". И чтобы его форма выходила красивой, надо "оставлять голову", говорил Тихомиров.
Свободное копирование
