Летом 1929 года я отдыхал в Хосте. Тогда это был провинциальный захолустный городок, никаких санаториев еще не было, и тишину, и чудесное море, и маленькие домики, тонувшие в садах, я очень любил. Там хорошо отдыхалось. В Хосту приехало много артистов Большого театра: Елена Ильюшенко, Анастасия Абрамова, Тамара Никитина, Михаил Габович, Александр Царман и другие. На пляже мы обычно сидели своей компанией.
В то лето я познакомился в Хосте с Анель Алексеевной Судакевич, известной киноактрисой, которая вскоре стала моей женой. Отдыхала там и Вероника Полонская, прелестная молодая женщина, последнее увлечение Маяковского. И, полагаю, поэтому однажды на пляже появился и он сам. Маяковский снял с себя пиджак, брюки, оставшись в трусах, рубашке, ботинках и в фетровой шляпе. И так сидел на раскаленной гальке среди полуобнаженных шоколадных тел. Сказал, что живет в Сочи, но в ближайшие дни будет разъезжать по курортным городам побережья и читать свои стихи. Завтра, например, у него авторский концерт в Гаграх.
Пока мы разговаривали, Полонская поднялась и ушла на другой пляж. Остальная публика купалась, брызги сверкали на солнце, слышался хохот, визг. Маяковский стал непроницаемо мрачным. Неожиданно он спросил, где я живу. Я сказал, что мой дом виден с пляжа. Мы снимали у местных жителей небольшую комнату с окном, выходящим в сад и на море. Маяковский предложил: "Тогда пойдемте к вам!" Мы пришли домой, сели за стол и замолчали. Чтобы разрядить эту странную ситуацию, я полюбопытствовал, какое впечатление произвела на него Америка. Поэт недавно вернулся из этой страны, которая казалась недосягаемо далекой. "А вот какое!" - сказал Маяковский. На столе стояла бутылка вина. Маяковский вынул из заднего кармана своих светло-серых брюк плоский металлический стаканчик, наполнил его вином и вылил на брюки. Вино было красное, как кровь. Маяковский ладонью стряхнул винную лужу с брюк, и на них ничего не осталось, ни пятнышка. "Вот Америка! Это там здорово делают!"
И вновь замолчал, заскучав. Вдруг взгляд его упал на карты, лежащие рядом с бутылкой. "В карты играете?" - спросил он. - "Играю". - "В "тысячу" играете?" (Это игра так называлась - "тысяча"). "Играю", - повторил я. "Я вам даю пятьдесят очков фору и играем на полдюжины вина", - предложил Маяковский.
Стали мы с Маяковским играть, и он проиграл. И даже занервничал, в нем заговорил азарт игрока. "Давайте сквитаем! И на тех же условиях: я вам даю пятьдесят очков фору. Но - уже на дюжину бутылок!" "Пожалуйста", - согласился я. И снова он с треском проиграл. А проиграв, мрачно поднялся: "Где у вас тут можно купить вино?" Я сказал, что неподалеку есть палатка, там продается хорошее вино, типа хванчкары. "Пошли!" - так же мрачно предложил он.
В палатке он спросил продавщицу, сколько у нее имеется в наличии бутылок. Та ответила, что тридцать. Маяковский сказал: "Давайте нам тридцать бутылок!" Продавщица в придачу к бутылкам дала нам и кошелки какие-то, в которых мы едва донесли вино домой. Стоя в дверях, она кричала нам вслед: "Смотрите, потом принесите мне тару!"
"Теперь зовите всех ваших знакомых!" - сказал Маяковский. Его сплин явно рассеивался. А когда знакомые явились, в основном прехорошенькие, молоденькие танцовщицы Большого театра, Маяковский вовсе повеселел. Пикник мы устроили в саду. Мгновенно появилось прекрасное мясо, костер и гастрономы, которые на шампурах из вишневых ветвей изжарили великолепный шашлык. Так мы сидели чуть ли не до утра.
Маяковского просили прочесть стихи. Он что-то прочел, но явно неохотно. И даже рукой махнул: "А, не нужно! Сейчас не до этого..."
Потом мы гуляли по Хосте. И Маяковский предложил перегородить пустыми бутылками шоссе, что мы и сделали. Машины останавливались, шоферы расчищали себе путь, последними словами ругая местных хулиганов.
Прощаясь, Маяковский предложил нам с Анель Алексеевной Судакевич поехать с ним на следующий день в Гагры, на концерт. Мы, конечно, согласились.
Свободное копирование
