Икор

      Оставшееся летнее время я провела в деревне Икор. Мамина заказчица Рахия Салита, жившая в еврейском колхозе, пригласила меня погостить у них в деревне. Это был вновь построенный поселок с недостроенной школой. У многих в домах были земляные полы и не отштукатуренные стены. Жили  здесь евреи, которых переселили на землю, хозяйничали со знанием дела, с задором и смекалкой. Впоследствии колхоз выбился из первоначальной нужды и стал колхозом-миллионером. Забегая вперед, скажу: несмотря на  романтику и энтузиазм, с которыми молодежь работала, все же она потянулась в город. Постепенно оставляли родителей после окончания тамошней школы, уезжали учиться дальше и, конечно, не возвращались, выискивая свой путь. Оставались одни старики. Пока же, в мою бытность, молодежи было много, было шумно и весело. Там я познакомилась с Катюшей, с которой мне довелось дружить до самого конца ее жизни. Была она веселая девушка с чудесными ямочками на щеках, с вьющимися волосами, находчивая, остроумная. Катя была близорука, носила очки. Катя очень располагала к откровенности, умела слушать, была решительна. Энергична, полна оптимизма. Я этих качеств не имела и грешным делом любила опеку. С Катей было спокойно и легко.

      Катина семья жила в недостроенном доме с еще земляным полом. Стены были обиты дранкой, еще не отштукатурены.

      Смутно помню ее маму, тихую, как мне показалось, женщину и старшего брата, запрягавшего лошадь на дворе.

      Чтобы не было жарко, мы стелили постели на полу и долго шептались о сердечных делах, которые в нашем возрасте уже были, как и у других наших сверстниц. Было нам вместе удивительно хорошо.      

      Катя умерла в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году от диабета.

      Вечером, после рабочего дня в поле молодежь собиралась на улице. Под звуки гармони пели, танцевали или гуляли, разбившись на парочки. Время пролетало незаметно. Надо было возвращаться домой.

      Мама встретила меня  настороженно; ей непонятно было, что дочь выросла, у нее появились свои интересы, свои душевные переживания, что дочь стала почти взрослой. Мой товарищ, с которым мы писали в газету, работали с октябрятами и просто дружили, симпатизируя друг другу, написал мне письмо  без задней мысли и отдал маме для передачи мне. Письмо родители вскрыли, прочитали и мне не передали. Дома я его прочитала. Письмо было дружеским: о наших комсомольских делах, об октябрятах, которыми мы командовали, и только одна фраза о том, что он скучает, ждет не дождется, когда я приеду, смутила покой моих родителей. Начались разговоры, внушения. В результате была разбита такая хорошая теплая дружба. Я стала избегать встреч, чем вызвала его недоумение. Дружба померкла. На душе стало впервые тоскливо и неинтересно. Досадовала на родителей и на себя.

      Парень этот погиб во время войны: был танкистом. Звали его Миша Мазо. Он оставил сиротами двоих дочек.

      Позднее я встретилась с его женой и детьми в Москве, когда была там проездом, возвращаясь домой в Ленинград после победы. Работала она в детском саду, где были и ее девочки. На этом наше знакомство закончилось, и о их судьбе ничего не знаю, о чем жалею.