И вообще интересная штука. Когда я ходил, как нищий, спрашивал работу, я подходил обычно к определенному справочному бюро, меня эта тетя уже знала, и чего только не спрашивал. Обычно она уже знала и говорила: “Вот сюда, сюда, сюда требуются конструкторы-механики”, и я ездил по этим адресам. Даже до чего дошло: я почему-то подумал: наверное, интересно — ловить шпионов и все прочее. И спросил однажды, удивив ее: “А школа контрразведчиков есть?”. Она говорит: “Вы знаете, может быть и есть, но у нас адреса нет”. Так что из меня контрразведчик не получился, слава Богу, потому что я бы погиб на первом задании и продал бы Родину незнамо кому, за сколько… Когда сам идешь, не берут, а когда тебя приглашают — не хочешь. Вот такие парадоксы в жизни бывают. Ну, это уже потом было.
В общем, я решил, что раз нет, то и нет, обойдусь и без Богословского института, хотя меня тянуло туда, я чувствовал — там должно быть очень интересно, потому что вопрос о том, для чего жить, почему жить, что такое жизнь, интересует каждого человека после шестнадцати лет, такой приходит период. И для меня это тоже когда-то вставало; не только потому, что живешь и хочется кушать, но и более высокие идеи поднимаются. Вопросы эти не всегда находили ответ. Я инстинктивно сюда потянулся, ну, не получилось. Ну нет, так нет, ладно.
Но! Мне захотелось самому иметь Новый Завет, свой, этот я должен был отдать. И я пошел в букинистические магазины. Удивительно, что там много было этих книг, они стояли открыто. Где-то я спросил: “Библия есть?” (Что интересно: удивительно как-то мягко и благожелательно все относились в годы войны. Я так вспоминаю: обид, оскорблений каких-то чрезвычайно было мало. Прямо странно, — как бы очищающе действует. И примеры вроде этой старушки, которая от себя оторвала эти две картофелины; видимо, я так и в могилу унесу этот случай. И таких было десятки случаев.) Мне показывают: “Вот есть, смотрите, какая большая, крупный шрифт, на славянском языке”. Я говорю: “Нет, на русском”. Тоже показали — громадную и дорогую. Я-то думал про такую, которую можно в карман положить, чтобы она никому не мешала; и глаза тогда были хорошие.