Незаметная жизнь - 24

И вот между своим пеплом, углем, бревнами, чтением Нового Завета я еще предпринял поиски, где это Богословский институт. Но времени-то у меня было не так уж много на эти поиски. Нашел Пироговскую кое-как, она на счет начинается с Зубовской площади. Хожу, хожу — никакого Богословского института нет. На следующий день приезжаю, опять хожу, хожу, хожу — нет Богословского института. По третьему или по четвертому разу я каким-то чудом оказался в другом конце улицы, только там, оказывается, Пироговская 2, зашел в Новодевичий монастырь. Как войдешь в Новодевичий монастырь, справа двухэтажный дом, это Лопухинский корпус, там все располагалось.

Это был ноябрь 1945-го года. Я зашел, кого-то там не было. Стал подниматься на второй этаж. Там висит, что нужно знать для поступления в институт: надо было грамотно писать по-русски, правильно читать по-церковнославянски, знать молитвы — Символ веры, тропарь своему святому, иметь справку о крещении. Ну ничего, я дождался кого-то, меня приняли. Там за длинным хорошим столом сидел невысокий человек, благородный, хороший. По-моему, это был Савинский[1], был такой профессор. Ему принесли стакан чая. У него был кусочек сахара, и он медной крышкой чернильницы его дробил на маленькие кусочки и пил. А сбоку, немножко в сторонке сидел худощавый, как мне показалось, средних лет, человек, энергичный такой. Тот спрашивает меня: “Что вы хотите?” — “Я хочу поступить в институт”. — “А вы это вот знаете?” — “Нет, говорю, к сожалению, не знаю”. — “А вот это?” — “Тоже не знаю”. — “А вот это?” — “Тоже не знаю”. — “А вы крещеный?” — “Нет”… Тут второй тоже что-то подкинул в этом смысле. И старший говорит: “Знаете что, вам надо начать все с начала. Вы должны подготовиться к Крещению, креститься; то, что требуется для поступления в институт, все выучить; и потом приезжайте, мы вас с удовольствием примем”. Я поблагодарил, вышел, а за дверью подумал: ну и наплевать, не надо… Через десять лет я пришел в это помещение уже работать в редакцию. Второй человек был Анатолий Васильевич Ведерников[2]. Он, разумеется, не вспомнил, у него столько дел было и всего прочего. Но я на него ничуть не сердился, потому что чувствовал их доброе расположение ко мне.