Вскоре после Нового года я снова, как обычно, встретилась с Леонидом Павловичем и сразу рассказала ему о своем новом знакомстве. Я настолько привыкла рассказывать ему все незначительные события своей жизни, что и на этот раз не удержалась. «Откуда он и как попал в эту захолустную Калугу? — болтала я, — чувствуется, что он "белая ворона" здесь, впрочем, как и я сама. Да и речь у него какая-то странная, вернее, обороты речи такие, к которым я не привыкла».
К моему удивлению, Леонид Павлович отнесся к рассказу очень серьезно. Задал мне множество вопросов, как мне показалось, незначительных.
Расставаясь, Леонид Павлович пожелал мне новых успехов и попросил меня задать Михаилу Михайловичу несколько вопросов от моего имени, как мне показалось, тоже пустяковых.
Не помню уже, как дальше развивались события, но запомнился мне один момент, который сперва тоже удивил меня, а потом вскоре и забылся.
Я уже говорила о том, что всякий раз, как мы встречались с Михаилом Михайловичем, он провожал меня до самой двери квартиры. Однажды, когда мы уже стояли у наших дверей и я уже сняла варежку, чтобы подать ему руку, он сказал:
— Нина Георгиевна, можно мне попросить вас о небольшом одолжении?
— Разумеется.
— Тогда вот. Я уезжаю на несколько дней. Сохраните у себя эту коробку.
И он протянул мне жестяную коробку, плоскую, величиной с тетрадь.
— Ну конечно, — сказала я, принимая коробку из его рук. — А когда вы возвратитесь, я обязательно познакомлю вас с мамой, тогда и возьмете ее обратно.
— А вы не хотите взглянуть, что в ней?
— Я не любопытна...
— Я это знал, — сказал он и, сказав это, взял мою руку в свои и долго держал ее. Не поцеловал, как обычно, только посмотрел мне в глаза как-то печально. Или мне это так показалось.
После этого мы встречались еще несколько раз, про коробку он не спрашивал, и я не напоминала ему. Мне казалось, что он избегал знакомства с мамой. Но однажды он пропал. Он и раньше отлучался из города, но всегда говорил мне, а теперь, видимо, уехал совсем. Да я, признаться, и не горевала. В то время у меня начинались разворачиваться отношения с Александром Павловичем Бардиным — моим будущим мужем.
Когда я сказала Леониду Павловичу, что Михаил Михайлович пропал, то, к моему удивлению, он очень расстроился. Как-то досадовал, что ли. Я не смела его расспрашивать, не мое это было дело, но и какие-то смутные подозрения бродили. Маме я, разумеется, ничего не говорила.