Наступила весна, и вдруг я получаю цветную открытку от Михаила Михайловича с изображением какого-то сибирского городка. Он извинялся, что не предупредил меня о своем отъезде, и выражал надежду увидеться вновь.
Открытку эту я показала Леониду Павловичу, а с ней и коробку, которую Михаил Михайлович оставил у меня на хранение. Что-то подсказало мне, что ее нужно отдать, тем более что секретов у меня от него не было, да и не нужна она была вовсе мне.
Прошли весна и лето, а у меня отношения с Бардиным стали развиваться крещендо, правда, как-то вкривь и вкось, такими словами, что я вынуждена была поставить вопрос прямо.
— Так вы что, предложение делаете мне что ли?
— Получается, что так...
В том же месяца была и свадьба, если это можно было так назвать. Но об этом в другом месте.
С Леонидом Павловичем мы перестали встречаться после того, как я вышла замуж. И здесь он оказался на высоте.
— Нина Георгиевна, — сказал он мне однажды, — теперь вы под защитой мужа, и наши встречи могут быть истолкованы им неправильно. Не нужно сеять у него необоснованных подозрений. Пройдет много лет, и кому бы вы ни рассказали о наших отношениях, я ручаюсь, не всякий вам поверит. Но главное — это то, что знаем мы. Я удаляюсь с вашего горизонта, но если вдруг вам понадобится моя помощь... — и он попросил запомнить его телефон.
Наступила зима. Однажды, стоя у прилавка в универмаге и выбирая материал на платье, я услышала за спиной голос: «Мне необходимо вас видеть сегодня у меня дома в 8 часов».
Это был голос Леонида Павловича — по-прежнему спокойный и добрый, но я замерла в страхе, будто молния ударила в меня. Голос этот я узнала.
Что случилось? Мне грозит беда? Опять беда?..
Я вышла из магазина — в тот же миг я забыла, зачем я туда пришла, и пошла, не разбирая дороги, ломая голову, напрягая свою интуицию, стараясь отгадать у судьбы, что будет со мной теперь. В один миг я забыла, что я замужем, что живу в собственной квартире, что под сердцем ношу ребенка. Я вновь очутилась одна и пошла по направлению к последней нашей «боковушке», которую снимали мы с мамой два года назад.
Вечером я отпросилась на примерку к портнихе. Еле передвигая ноги, я направилась к дому Леонида Павловича.
Как всегда, с радостным лицом, он открывает мне дверь, снимает пальто и ведет в кабинет.
— Что случилось? — тут же спрашивает с тревогой он. — Что? Боже, какой я дурак, ведь это я напугал Вас, еще в магазине. Простите меня. Наоборот, все хорошо. С Михаилом Михайловичем мы, наконец, встретились. Настолько важна была эта встреча, что меня наградили орденом, а наше управление будет хлопотать о снятии с Вас судимости и полной реабилитации.
Меня реабилитировали в 1955 году.
Так прочно жила во мне тюрьма. Она сделала меня другим человеком, состоящим из других молекул, и даже кардинальные перемены в моей жизни не вырвали страха тюрьмы из моего сердца и всего, чем я была.