Но продолжу свое повествование. Хорошо помню, как я лежала в больнице, даже могла бы начертить план и указать место, где находилась моя койка, но вот что творилось с моей душой — этого я описать не могу. Я только молчала и молчала, и во мне очевидно, рождалась та болезнь, которая вскоре и проявилась.
Я вышла еще больше похудевшая и жалкая, сходила к Ларисе, в квартиру, где меня так хорошо приняли, и где я так плохо себя повела. Извинилась, как могла, оправдывая свое положение. Униженно просила прощения за беспокойство, забрала свои пожитки и пошла на вокзал — а больше мне идти было некуда. Пока я оформляла «паспорт», все это время я жила и отдыхала на вокзале. Ночью спала на грязном заплеванном полу — все скамейки были заняты детьми и стариками, — а днем ходила по учреждениям. Наконец был куплен билет и продукты на дорогу. Предстояло ехать пять суток. На все оставшиеся деньга я купила себе хлеба, лука и соли. Кое-что у меня было, да и лагерь дал деньги на билет до того места в Калининской области, которое я указала наугад в документах при освобождении. Но ехала-то я к маме, прижаться к своему родному, которое никогда не предаст, всегда защитит, обогреет и накормит. А главное, будет наконец-то опорой — так думала я еще мыслями детскими, теми мыслями, которые у меня остались после последнего свидания с мамой, в котором она была мама, а я взрослой дочкой, но еще девочкой-студенткой.
Как справедливо пишет Шаламов, человек, попадая в лагерь юношей или молодой девушкой, так и остается им до момента освобождения, просиди он хоть двадцать лет. Жизненный опыт не откладывает на него своего отпечатка, ведь эти люди (заключенные), они не живут многогранной жизнью, со всеми переживаниями, осмысливаниями поступков — все это проходит как бы мимо них. А они же как бы консервируются, задерживается их интеллектуальный рост, сознание, опыт. Так и я. Я не чувствовала себя женой Всеволода, долг которой состоит в том, чтобы в качестве вольнонаемной поддерживать своего мужа морально и материально, одарить его радостью рождения сына — этот долг мне был неизвестен. Этого я не знала. Я была той же девочкой, что и 7 лет назад, и хотела к маме домой, в Университет, к прежней жизни, страстно желая начать ее с того момента, на котором она оборвалась. Ведь я была законсервирована и не понимала, что между тем моментом и этим произошли большие перемены. Да и сама я, по словам А. Солженицына, стала другой, состоящей из других молекул. А мне казалось, что я все такая же, изменились только мой облик и мое сознание.
За два дня до отхода поезда я никуда не выходила с вокзала. У меня не было никаких желаний, только одно — в нору.
Свободное копирование
