Все виденное в тогдашней Камчатской области не удивляло, а ужасало меня. Для туземцев не было открыто ни одной школы, и среди них не было ни одного грамотного человека. Эти темные люди не имели никакого представления ни о науках, ни об обучении, и еще в мою бытность, в первые годы, когда я что-либо читал по книге или писал, они смотрели на меня с непониманием и удивлением, шептались между собой и, по-видимому, считали меня ненормальным. Я твердо решил: с учреждением Камчатского братства, на пожертвования открыть ряд школ для детей оседлых племен, а для кочующих устроить школу с интернатом.
Обрусевшее население камчадалов все же было счастливее туземцев, так как по Камчатке уже открывались школы. В Петропавловске были высшее, начальное и мною организованное второклассное училища. В нескольких больших селениях работали церковноприходские школы. Для коряков же и чукчей первую школу открыл я.
Напрасно я пытался в доступной для их понимания форме разъяснить, что такое грамота, для чего надо учиться. Не помогали и привезенные мною прекрасные наглядные пособия и красочные плакаты. Слова «школа», «грамота», «учение» были для них только отвлеченными, непонятными звуками. Тогда я решил пригласить некоторых родителей, свободных от охоты и домашних дел, наведаться в школу и присмотреться, как и чему обучаются их дети.
Происходило это в селении Тилечики, куда я перевез прекрасные здания школы и приюта для детей кочующих туземцев. Эти дома строились во Владивостоке, и в разобранном виде с русскими рабочими я переправлял их на пароходе Добровольного флота. Когда школа была поставлена и открыта, тогда уже кое-кто из родителей, наконец согласился отдать своих детей на учение, а некоторые и сами пришли на занятия. Они с удивлением смотрели, как их дети учились читать и писать; взрослых поражало, как ребенок смотрит в книгу и произносит мудреные слова, затем что-то на бумаге царапает и опять говорит вслух.