В конце 1874 г. в Берлин приехал Дмитрий Клеменц: ему пришлось бежать из России так же, как мне с Левенталем и многим другим.
Не знаю, был ли Клеменц значительно старше меня летами, но он был гораздо старше революционным опытом и знанием жизни. Он работал в петербургском кружке «чайковцев», стал сознательным революционером раньше меня, хорошо знал радикальную литературу и был знаком с прошлым революционной борьбы в России.
Вообще, это была талантливая, богато одаренная натура. В университете – он был уже на четвертом курсе – ему прочили блестящую научную карьеру, но он бросил все ради революции. И все же, впоследствии он выделился, как ученый-этнограф. Наряду с научным дарованием, он обладал большим запасом житейского здравого смысла, практической сметки, изобретательности, находчивости.
Клеменц был мастером рассказывать, причем талантливо представлял в лицах всех, с кем ему приходилось иметь дело. Мимический талант не раз выручал его в трудные минуты.
Однажды, например, кружок поручил ему устроить побег одного товарища, сосланного в Петрозаводск. Клеменц запасшись подложными бумагами инженера Штурма, будто бы командируемого в Петрозаводск по казенной надобности, явился прямо к петрозаводскому полицмейстеру, познакомился со всем местным начальством, играл в карты и пил с чиновниками, – пока не подготовил всего к побегу. И когда он уехал из города вместе с товарищем ссыльным, никому не могло придти в голову, что «государственный преступник» бежал, скрывшись в кибитке благонамереннейшего инженера!
Решив идти в народ, Клеменц, чтобы легче сблизиться с крестьянами, принял на себя роль кучера у Иванчина-Писарева, помещика, сочувствовавшего движению и впоследствии целиком отдавшегося революции. Эту свою роль он проводил мастерски. Как-то исправник, встретившись с помещиком у корчмы на проезжей дороге, обратил внимание на нового кучера. Но Клеменц принял сразу такой вид, что исправник задал помещику лишь один вопрос:
– Где вы такого идиота раздобыли?
Клеменц сам описывал мне эту сцену и показывал, какую именно рожу состроил, чтобы усыпить подозрительность исправника.