Мы скоро подружились с Клеменцом. От него я узнал много интересного о петербургском кружке. Клеменц с большой теплотой и искренностью говорил о членах этого кружка и о царившей в нем атмосфере интимнейшего товарищества и высокого идеализма. Беседы с Клеменцом, в связи с тем впечатлением, которое с Киева сохранилось у меня от Чарушина, делегата «чайковцев», внушили мне глубокую симпатию к этому кружку.
Позже, вспоминая об этом кружке, я не раз мысленно сравнивал его духовный облик с обликом передовой молодежи, которая в 40-х годах группировалась вокруг Станкевича.
По совету Клеменца, я решил переехать в Женеву, чтобы познакомиться с местными русскими эмигрантами.
Это было в январе. Стояли сильные морозы, а у меня не было теплого пальто. Клеменц одел на меня свою превосходную шубу и так и отправил меня на вокзал. Не помню даже, сказал ли я ему «спасибо», – настолько нам казалось естественным делиться друг с другом тем, что мы имели.
Но одно не пришло нам в голову: что в Женеве теплее, чем в Берлине! Клеменц остался мерзнуть в Германии, а в Швейцарии погода оказалась настолько теплая, что молодой человек в огромной шубе представлял здесь собою довольно странное зрелище, и за мной, благодаря подарку Клеменца, чуть не бегали мальчишки по улицам.