Впоследствии мне приходилось не раз сравнивать впечатление, вынесенное мною из первых встреч с социалистическим Берлином, с тем впечатлением, которое те же встречи производили на других русских эмигрантов. И я замечал, что товарищи далеко не разделяют моего энтузиазма. Думаю, что зависело это от различий в пройденном мною и ими пути.
Почти все они вышли из дворянской или интеллигентской среды, где не редкость чувство собственного достоинства и независимости в человеке. А я, хоть и считал себя в неоплатном долгу перед народом, вырос в самых низах народа. С детства я видел вокруг себя забитых, приниженных, боящихся всего вышестоящего, людей. Из царства тупого беспросветного невежества не вывели меня, собственно говоря, и киевские рабочие артели. Ведь здесь все приходилось начинать с азов, приспосабливаясь к первобытным слушателям, и я прекрасно знал, как трепещет перед околоточным любой из наших кружковых рабочих!
Встречая в берлинских рабочих собраниях прямую противоположность этой приниженности и тьмы, я мог особенно отчетливо чувствовать царивший здесь дух. И потому даже самые мирные рабочие собрания становились для меня полны глубокого смысла, вызывали в памяти гордые, пленительно прекрасные слова Лассаля об исторической роли рабочего класса и укрепляли мою веру в социализм.
Позже в словах Якоби я нашел яркое выражение того, как я смотрел тогда на рабочее движение: «Основание самого маленького рабочего союза», - сказал Якоби, - «имеет большее культурное значение, чем громкая победа под Садовой или Седаном».