Едва мы успели примириться с неудачей, постигшей нас в наших финансовых проектах, как у нас мелькнула надежда получить возможность осуществления другого проекта – устройства тайной типографии.
Каминер решил купить у вдовы умершего предводителя дворянства Черниговской губ. имение в Городнянском уезде этой губернии. В силу разных обстоятельств, ему при этом нужна была помощь его старшей дочери, моей невесты. И так как ему, как врачу, нельзя было надолго отлучаться из Киева, то ей предстояло на более или менее продолжительное время застрять в деревне (Паперня), сначала для сношений и переговоров с помещицей, а потом отчасти и для хозяйничанья.
А между тем, Надежда жила в это время в одной из подгородних деревень в крестьянской семье, под видом горничной, которой врач предписал поправиться немного после болезни, или чего-то в этом роде. Она уже успела свыкнуться с жизнью в одной избе с целой семьей и сблизиться с хозяевами и с их детьми, участвовала в домашних работах и вообще чувствовала, что делает успехи в подготовке себя к «жизни в народе». И вот, вдруг ее хотят вырвать из этой обстановки для сношений с какой-то помещицей, а затем и для того, чтобы она сама заняла положение помещицы!
Конечно, она и слышать не хотела об этом. Но тут-то отца ее, неведомо для него, выручили наши мечтания об устройстве тайной типографии. Мы вообразили, что в деревне, лежащей в глуши, нам легко будет устроить тайное революционное гнездо, где можно будет печатать листки и воззвания, и где товарищи смогут на время скрываться от преследований. А в придачу ко всему этому, наша молодая компания, – Левентали, я и старшие дети самого Каминера, – рассчитывала использовать пребывание в деревне в летние месяцы для ознакомления с сельской жизнью, бытом, положением, нравами и настроением местных крестьян. Словом, перспективы, рисовавшиеся нам, казались вполне заслуживающими жертвы, требовавшейся от моей невесты.