Такова жизнь - 69

Мне сейчас 92 года, и жизнь, можно сказать, прошла. Оглядываясь назад, я могу сказать, что прожила её не напрасно. Детей я родила, сколько деревьев посадила – не вспомнить, дом вот не построила, но это – мужское дело. Я никого не обманывала, не лгала, не воровала, никому не делала зла. Но если бы мне пришлось пойти на исповедь и покаяться в своих грехах, думаю, такие нашлись бы. Я многому научилась в жизни, живя в деревне, я научилась доить корову, пилить и колоть дрова, носить вёдра с водой на коромысле, печь хлеб в русской печи, словом, выполнять крестьянские работы. А живя в городе, научилась бегать в поисках продуктов, выстаивать длинные очереди, ездить в переполненном транспорте и многим другим подобным вещам. Мне всегда казалось, что жизнь, которой мы живём, вполне нормальная. Так и должно быть: бесплатные образование и медицинское обслуживание, вступление в пионеры, потом в комсомол и, если удастся, в партию, обязательное участие в майских и ноябрьских демонстрациях, неявка на которые грозила выговором и лишением премии, обязательное восхваление партии, правительства и очередного вождя, участие в общественной жизни учреждения, в котором работаешь, мизерная зарплата и подачки в виде грошовых премий за выполнение дутых соцобязательств, штамп в паспорте о прописке, без которой ты не можешь переехать в другой город, ни даже обменять квартиру, и, конечно, 5-й пункт, при виде которого начальник отдела кадров ещё подумает – брать тебя на работу, или не брать. Я уже не говорю о бесконечных очередях, перманентном дефиците, о бюрократизме и хамстве, о том, что до сих пор мы находимся под недремлющим оком КГБ.

Ещё в школе Вита увлеклась авторской песней, она много пела на всяких концертах и фестивалях и накопила большую коллекцию текстов и магнитофонных записей. Среди них были и песни Галича, опального поэта, и, «о, ужас», был его портрет, точнее, большая фотография. И однажды, на сей раз, средь бела дня, нагрянули трое в штатском, произвели обыск и конфисковали эту фотографию и несколько катушек с плёнками, к счастью, не Галича. Эти плёнки Вита каким-то непостижимым образом успела спрятать. Думаю, они получили большое удовольствие, слушая конфискованные плёнки у себя в кабинете. Галич, между прочим, давно реабилитирован, но конфискованные вещи так и не вернули. А Виту тогда таскали на допросы месяца 4, а закончили предупреждением об уголовной ответственности по статье 190 (распространение заведомо ложной информации, порочащей советский государственный строй), в случае продолжения подобной деятельности.

В другой раз КГБ сыграл злую шутку со мной. В 1967 году меня вызвали в милицию, велев принести свою метрику. А метрика у меня была английская, выданная в Лондоне в 1917 году. Спасибо маме, что она сберегла её и во время эвакуации, и во время депортации. Я её берегла, как зеницу ока, она была, по существу, единственным напоминанием о том, что я когда-то родилась в Англии. В милиции метрику у меня отобрали, выдав взамен обыкновенное стандартное советское свидетельство о рождении. Зачем им понадобилась моя метрика, мне так и не объяснили. Я была очень расстроена и многие годы, когда вспоминала об этом, чуть не плакала. В конце 80-х, когда стало чуть легче дышать, я решила начать поиски моего документа. В милиции, естественно, никто ничего не знал, да и откуда им было знать, было использовано только их имя и здание, а суть-то была в другом названии и другом здании. В ЗАГСе, куда я обратилась, тоже ничем помочь не  могли,  но там хоть посоветовали обратиться в консульский отдел МИД  РСФСР. К моей великой радости, в марте 1990 года я получила копию моей метрики, присланную из Лондона. В 1991 году на основании этой метрики в посольстве Великобритании в Москве мне выдали британский паспорт. К сожалению, воспользоваться им я не могу, в Англию мне ехать не к кому и не на что.

Когда началась перестройка и провозгласили гласность, стали выясняться вещи, от которых волосы встают дыбом. Я уж не говорю о наших страшных лагерях, которые по своей жестокости и бесчеловечности могут сравниться с фашистскими концлагерями, а по многочисленности и долговечности превосходят их. Наши лагеря расположены «от Москвы до самых до окраин…» и, как начались с Соловков в начале 30-х годов, так и существуют до сих пор. В течение долгих лет мы были заложниками и жертвами системы – преследуемыми, бесправными, униженными, охваченными страхом, с втоптанным в грязь человеческим достоинством. Сейчас стараются что-то изменить, но трудно изменить сознание и привычки людей, созданные за 70 с лишним лет. Всё идёт очень медленно и непонятно - в какую сторону. А если снова туда же?! Я вообще не верю, что что-либо в скором времени изменится, во всяком случае, не на моём веку.