Меня поместили в крошечную каморку, стены которой были покрашены в розовый цвет. Я осталась одна. Все отступило.
В ту же ночь мне приснился похожий на явь сон: здесь же, в Межоге, при данных именно обстоятельствах открылась дверь этой каморки, и, пошатываясь, вошел Эрик. Очень несчастный. И только одна я знала, как ему тяжело. Он опустился перед постелью на колени, уткнулся лицом в нее. Горевал так сильно, что я не могла этого вынести. Внутри все разрывалось: «Я перед тобой виновата, Эрик. Хороший ты или плохой — это твое дело, но все равно почему-то виновата. Может, не совсем перед тобой, перед собой больше? Не знаю. Не плачь Бога ради. Отпусти меня. У меня отныне совсем другая жизнь». Проснувшись, долго не могла справиться со смятением. Так я в ту ночь простилась с Эриком насовсем.
Наступал удивительный день, удивительная, как я считала, жизнь. Я ждала, когда мне принесут сына.
Филипп из-за зоны писал: «Счастлив! Благодарю! На всю жизнь — твой, ваш. Назови сына Юрием. Да хранит вас обоих моя любовь!»
Платон Романович умолял назвать будущего крестника Сережей. Значит — Юрий.
Сына записали на мою фамилию. Отчество — Филиппович. В графе «отец» — прочерк.
Поскольку роды были тяжелыми, в лазарете меня продержали дольше обычного. Несколько дней иллюзии нормальной жизни вместе с теплым клубочком энергии, инстинктов, у которого жадность и требовательность сменялись таинственным сном. Сын! Мой! Мой!
В душе раскинуто. Ново. Я не напрасно живу на свете. Я — молодец. Я — счастлива.
Свободное копирование
