После праздников и разговора с Молотовым пошли будни — и мы ждали, что последует. Бабушка уехала к себе в Чистополь. На факультете по отношению к Алене ничего не происходило. Об аресте ее родителей знали только самые близкие друзья.
Преимущество наше в этой ситуации заключалось в том, что Алена не была комсомолкой. Как Ольге Сергеевне удалось уберечь ее, дочь видного деятеля, от комсомола, я никогда так и не поняла. Через много лет я спрашивала ее об этом, но она утверждала, что ее заслуги здесь нет — Алена сама не хотела. А 110-я школа, где Алена училась, была не совсем обыкновенной, и там такое уклонение от общего пути оказалось возможно.
Следовательно, отпадала теперь необходимость исключать ее если не из университета (уже понятно стало, что Молотов сдержал слово и указания поступили в ректорат МГУ), то уж непременно из комсомола. Не было предмета для полагавшегося в подобных случаях комсомольского собрания, и в выигрыше оказались мы, ее близкие друзья: нам не только не предъявили требования отрекаться и осуждать, но и вообще не сказали ни слова. И мы как ни в чем не бывало продолжали всюду бывать вместе и помогать Алене в ее новой жизни. Более того: именно в это время составлялись списки тех студентов, говоривших по-французски, которые должны были ехать в Париж и работать там в советском павильоне на Всемирной выставке, и я попала в этот список. Другое дело, что в конце концов раздумали посылать туда студентов — но сам факт все-таки удивителен. По-видимому, неразберихи в этих делах тоже хватало.
Через несколько дней к Алене явился некий чин в штатском, вручил ордер на комнату в коммунальной квартире и сообщил, что она может забрать с собой только то, что находится в ее личной комнате. Остальные комнаты сразу после праздников были опечатаны. К счастью, еще до этого мы догадались перевесить к ней некоторые картины, взять кое-какие книги и любимые вещи, вроде зеркала венецианского стекла, которое, думаю, и сейчас висит в квартире ее сына Левы на Ленинском проспекте.
Алена переехала в комнату-пенал на Никитском бульваре, ставшую потом излюбленным местом наших сборищ, — там в оставшиеся до войны годы мы отмечали разные праздники, там праздновали свадьбу Оси и Алены, там проводили веселые вечера.
Полагаю, что книгами из библиотеки Бажановых были пополнены фонды Ленинской библиотеки. А вот судьбу части мебели мы случайно узнали. Через много лет мы с Аленой пошли как-то с детьми в театр — в Центральный детский театр, рядом с Большим. И вот в фойе мы увидели те самые диваны и кресла карельской березы, которые когда-то украшали их столовую. Но те ли? Разве такой гарнитур — единственный на свете?
Тот! — уверенно сказала Алена, обойдя все фойе. Она нашла какое-то повреждение дерева, которое некогда сама и сделала, задев чем-то острым. Мы были довольны: лучше в театре, чем в гостиной очередного советского босса.
Свободное копирование
