В лагерной жизни надо описывать каждый день, ибо каждый день — это множество самых необычных, диких, зверских расправ, избиений, самосудов, резни враждующих сторон — воров и «сук», нечеловеческих извращений. Поэтому почти невозможно сделать это. Не хватит бумаги. Да и зачем? Кому нужны сегодня —те бесконечно черные дни сотен тысяч людей, которые нередко переставали в той обстановке и быть таковыми?
После тяжелого дня в лесу, худой и мокрый, я зашел к Рыкову — культоргу с восьмилетним сроком. (В прошлом это был какой-то работник не то ОГПУ, не то НКВД, не то следователь прокуратуры.) Я часто заходил к Рыкову за газетами. Почему его держали в этом лагере, не перевели к «своим»? Рыкова вскоре убили воры — 80 ран нанесли они ему.
Я без газет, без вестей о том, что происходит в стране и в мире, не мог. Иначе отупеешь. Заглохнешь. В промозглом бараке у коптилки газету я читал обычно вслух. Некоторые слушали, некоторым было наплевать. Но в один из дней случилось так, что в барак зашел —лейтенант — замполит лагеря. Посидел рядом, подождал, когда я закончу читать, и пригласил меня в кабинет.
В кабинете состоялась беседа, в итоге которой он предложил мне работу культорга в соседнем лагере Тундрино, расположенном в семи-восьми километрах от Дергачки. Я согласился, конечно. Он пообещал похлопотать и велел ждать.
Ждать, однако, пришлось долго. Так долго, что постепенно я забыл про обещание и потерял надежду. И в лагере шли обычные день за днем. Приходили изредка Носковы, поступали изредка посылки, немножко познакомился с поварами — прикармливали.
Я считался мастаком по части написания жалоб, просьб о помиловании, примирительных или любовных писем для жен и всяческой другой переписки, а потому и завел массу знакомых.
Опять «жить стало лучше, жить стало веселее». Этот сталинский афоризм распространялся на отдельных удачников и тут, в лагере.
Лес пилить я наловчился до совершенства. Поэтому получал ударные пайки. На лесоповале я достиг рекорда — 29 фестметров (плотных кубометров) за день ручной лучковой пилой! Верил ещё и в то, что упорным трудом добьюсь хорошей характеристики, может, и лагерное начальство напишет просьбу об освобождении. Верил! Нельзя без веры.