Или так случилось, или, может, путем каких-то махинаций, но в этот момент на ВПП пришел документ о награждении Носача Григория Ивановича орденом Отечественной войны. Случай как нельзя подходящий. Носач срочно выписал командировку в Москву «за получением ордена», получил суточные, забрал все деньги, набил полевую сумку воинскими документами — бланками красноармейских книжек, командировочных удостоверений, отпускных листов, аттестатами и прочим. В потайной карман упрятал браунинг, проверил заряды в пистолете ТТ, который в кобуре надел на ремень, взял запас боеприпасов, смену белья и другие дорожные принадлежности. Пригласил шофера Непомнящего.
—Тут у меня командировка случилась в Москву за наградой, а мне надо бы успеть заскочить в Дубно к одной знакомой. Так что заправь хорошо машину и сейчас выедем.
Через час Носач уже сидел в кабине грузовика и мчался в направлении Луцка. Вскоре сзади на шоссе появилась желтая «Победа». Носач знал, что желтая «Победа» принадлежит военному прокурору города Шварцу. «Неужели погоня? Не может быть, рано еще...» И Непомнящему:
—Давай жми быстрее, я опаздываю к поезду...
Непомнящий выжимает из машины все, но Носач просит его пересесть и сам садится за руль. Он отлично умеет управлять машиной. Сделав поворот на первой же своротке, он повел машину по проселочным дорогам. Желтая «Победа» пошла своим маршрутом. Понял: никакой погони не было. Но тут что-то случилось с машиной. Забарахлил мотор. Едва дотянули до ближайшей деревни, и Непомнящий начал копаться под капотом.
—На ночь уже не поедем. К поезду все равно опоздали, так что двинемся утром. Кончай ремонт и заходи в дом.
Непомнящий быстро устранил неисправности, а Носач в хате заготовил шикарный ужин. Самогонки — море.
—Ешь, пей, дружище. Ночевать здесь будем!
«Я догадывался,— писал на следствии Непомнящий,— что Носач пытается напоить меня допьяна и затем уехать на грузовике. Поэтому я выпивал и, выходя к машине, все стравливал, чтобы не хмелеть».
И он не захмелел, этот Непомнящий. Он все хорошо помнил. Он выждал, пока сам Носач захмелел и заснул. Только потом лег сам, но пребывал «на стреме».
А утром они сели в машину, и Носач приказал ехать на какую-то промежуточную станцию. Там у кассира он купил билет и, узнав, что до поезда нужно ждать три часа, сказал Непомнящему:
—Возвращайся в город. Я теперь один дождусь поезда.
Шофер попрощался с ним и поехал. Но не в К-ль, а в Дубно. А там — прямым ходом к военному коменданту. У коменданта уже лежала телеграмма на задержание Носача.
—Ну, брат, на ловца и зверь бежит,— обрадовался он.
На тот же грузовик Непомнящего уселось целое отделение солдат и дежурный офицер с ордером на арест Носача.
Григорий Иванович успел познакомиться с кассиршей и даже погостил у нее на квартире. Там отобедал и в положенный час вышел к поезду. Но что это такое? Почему здесь, на станции, опять стоит его грузовик? А вот и Непомнящий...
—Руки! — приказал дежурный офицер, и Гриша поднял руки. Непомнящему только и сказал:
Сволочь!
Офицер взял у Носача ремень и кобуру с пистолетом, выгреб патроны. Гриша попросился в туалет.
—Иди. Оттуда не убежишь.
В туалете Носач выбросил все бланки документов из полевой сумки и швырнул в туалетную жижу браунинг. Сели в кузов грузовика и вскоре прибыли к прокурору города К-ля Шварцу.
Часто сажают в карцер то одного, то другого одесского жулика за то, что они взбираются на стену камеры и, зацепившись за решетку окна, высматривают, кто прогуливается в тюремном прогулочном дворике. Это квадрат шагов на сорок по периметру, огражденный трехметровыми стенами.
Еще вышка для надзирателя над этим квадратом. Крыши нет. Крыша — небо.
—Эй, Николай, какой-то новенький там гуляет. Пузатый. Не твой ли Носач?
Рискуя попасть в карцер, я заглянул в окно и действительно увидел Носача. Он в нательной рубашке, офицерских галифе и сапогах вышагивал вдоль стены прогулочного дворика, заложив руки за спину.
Очередная очная ставка. Теперь уже с Григорием Ивановичем. Когда я зашел, Носач сидел у Новичкова. Без погон и ремня, в гимнастерке навыпуск он уже не походил на того Носача, которого я знал. Только голос остался попрежнему зычным.
—Нет, Мурзин хорошо подумает и откажется от всего того, что вами здесь написано. Он просто недопонимает, какую вы ему уготовили петлю.
—Прекратите! Я не давал вам слова! — вскипел следователь.
И дальше, как и положено, вопросы — ответы, вопросы — ответы. «Встреча» закончилась. Носач, естественно, все отрицал. Я, естественно, повторил все сказанное ранее по его адресу.
Вскоре в тюрьме оказались и продавщица из военторга, и заведующий хлебопекарней — недавно демобилизованный майор. Итак, нас по «делу» набралось пока всего пятеро. Ясно, что следствие решило упрятать только тех, чье участие было непосредственно связано с этим делом: отпустил, подписал, распорядился, передал, переоформил документы и т. д. Хотя, если уж так все поворачивалось, виновных, и притом главных, должно было быть привлечено ровно 18 человек.
...Вскоре после прогулки, норма на которую 20 минут (в это время кто-то моет камеры), я в спичечном коробке обнаружил записку от Носача. В записке разъяснялось, что я ещё могу все показания перевернуть наизнанку, выдумать какие-то версии. Я решил, что Носачу это нужно для того, чтобы на суде легче было выпутываться, сваливая всю вину на меня, подкрепляя свои версии моими путаными и переменчивыми показаниями. Я ответил Носачу запиской же, что ничего изменять не буду. Наша переписка на этом и оборвалась.
Свободное копирование
