В начале апреля 1948 года к вечеру меня вызвал к себе в кабинет начальник военно-продовольственного пункта майор Ефименко. Он открыл сейф и показал мне телеграмму, в которой сообщалось, что с 1 мая ВПП станции К-ль подлежит консервации, то есть закрытию.
—Как у вас дела на складах?
—Все в порядке.
—Учтите, что наша «машина» остановится. Исчезнут не только расходы, но и приходы. Надо все хорошо проверить.
—Я систематически проверяю склады и точно знаю в них обстановку.
—Хорошо. — Майор немного помялся и решил «разъяснить»: — Надо бы создать резерв... Никаких поступлений, повторяю, больше не будет.
—У меня и так есть небольшие излишки,— не понял я.— Сахару килограммов десять, да и сельдь будет в излишках по естественным нормам убыли.
—Смешно. Разве этого достаточно, чтобы нам не сидеть потом на одной норме? — окончательно «разъяснил» начальник.— Ну, хорошо. Что-нибудь придумаем. Идите.
Через день на кухне сжигали талоны. Состав комиссии был тот же. А мне старшина Решетин принес приказ. В строке «получил» он поставил свою роспись.
Я мало знал старшину Решетина. Это службист-сверхсрочник. Работал на ВПП экспедитором. Прибыл к нам все из того же 3-ва. Я сказал:
—Коль расписался в приказе — забирай продукты. Они у меня теперь окажутся в излишках.
—А они мне не нужны. Это уж пусть Носач думает, куда их девать,— ответил Решетин.
Между тем, как и подобает, проводились политзанятия. Шла вовсю «воспитательная» работа. Занятия проводил капитан Сивковский.
Во время занятий я получил замечание от Сивковского за то, что «вздремнул». Замечание было довольно язвительным. Я вскипел:
—Товарищ капитан! Вот вы и парторг, и замполит, а не видите или не желаете видеть того, что делается на продпункте, и особенно в последние дни.
—Тише, тише, успокойся! В чем дело? — растерялся капитан.
Сивковский попросил всех удалиться, и мы остались вдвоем в красном уголке. Я рассказал ему о махинациях со спиртом и о последней операции списания продуктов.
—Я прошу вас, товарищ капитан, немедленно вмешаться в это дело и помочь мне.
—Хорошо. Что-нибудь придумаем.
—Это я уже слышал от майора. Но у меня на складах из-за этих махинаций уже появились излишки. Что делать? За них же отвечать придется. Кому?
—Ти-и-шше! — как можно приглушенней прошипел наш «политвоспитатель».— Успокойся. И пока не шуми очень. Мы все выясним сами...
Вечером меня вызвал Носач. Он разъяснил мне все без всяких околичностей:
—Ну что, наплакался Сивковскому? До чего же ты глуп! Разве не понимаешь, что с тобой можно теперь поступить по-разному. Может, желаешь, я сейчас же создам комиссию? Проверим склады, я не думаю, что у тебя там все в порядке.
Тогда берегись! Или, думаешь, пойдешь к прокурору? Тогда, конечно, посадят кой-кого, но тебя в первую очередь! Или, думаешь, я не знаю, как эти дела делаются? Не лучше ли тебе помалкивать? Какое твое дело? Ты — исполнитель. И все оформлено как следует.
—Раз оформлено, то убирайте со склада все, что списали. Зачем мне эти излишки?
Я ещё что-то лепетал о том, что в любой день может прибыть комиссия для консервации ВПП и я не хочу, чтобы на складе были излишки или недостача.
—Вот вы списали продукты, а в обязательном их перечне есть и хлеб. Это полтораста килограммов хлеба. Вы что, его съедите?
—Съедим, если надо будет. Завтра этот хлеб пойдет в военторг. Я договорился. А лишние продукты заберет майор Баландин. И спокойнее, сержант. Ты и в самом деле прав, медлить действительно нельзя.
Документы на хлеб они каким-то образом переоформили на военторг. Однако Баландин у меня на складах не появлялся. Когда я встретил его и спросил, что он думает делать с продуктами, майор будто только сейчас что-то вспомнил:
—А! Ну, пошли, где они?
Мы зашли в склад, и я показал на продукты (они были мной заранее сложены отдельно). Их набралось примерно на одну упряжку — масло, сахар, консервы, два мешка копченых лещей и всякое прочее.
—Вот.
—Ты что, спятил? Вот это? Я думал, тут так себе, пустяк, пара банок консервов. Нет, нет и нет! Я удаляюсь.
Баландин ушел, но вскоре вернулся. Он жил рядом с территорией ВПП. Сделал он два рейса — унес консервы и масло.
—Хоть убей, а больше не могу, ни-ни. Пусть Носач сам расхлебывает эту кашу.
И ушел совсем. Носач ходил злой. Он зашел ко мне в склад, посмотрел на продукты, приказал:
—Позови Андрея.
Я позвал коновозчика Андрея. Носач обратился к нему:
—Андрей, у тебя есть в городе знакомая квартира? Ну, ну, не вертись. Ты когда с Пчелкиным работал, так умел же прятать концы? Мы ждем комиссию, а здесь вот эти излишки, увези их в надежное место.
Андрей согласился. Мы загрузили бричку, и он уехал.
Знакомая квартира Андрея находилась в доме, в котором жила некая женщина. А у этой женщины в тот момент гостил капитан городской милиции. И вот он видит, как средь бела дня подъезжает бричка, из нее разгружают какие-то ящики, мешки, заносят в дом...
Свободное копирование
