В начале 1955 года отец отправил некоторые свои стихи в журнал "Огонек". С надеждой их опубликования. Среди них был, в частности
НА РУССКОМ ПЕРЕВАЛЕ
Где его любовно создавали-
На Урале?
Может быть в Сибири?
Он стоит на Русском перевале
Горделивый "Т-34".
На борту рукою твердой
"За Победу"
Кто-то начертал
В памятном году
Сорок четвертом
Он взошел
На Русский перевал.
Первым он сумел сюда пробиться.
И остался,
Службу сослужив,
Мужественным
Русским пехотинцам
Путь на Закарпатье
Проложив.
Еще "Гость с целины", "Солдат".
Пришел ответ, подписанный литературным консультантом редакции Павловичем.
"Стихи Ваши привлекают своей конкретностью отдельных образов и нестандартностью письма, но они еще не доработаны. ...Сейчас стихи Ваши для печати не подходят, но они говорят о том, что Вам стоит писать стихи, что материал для поэтической работы есть. Стихотворной техникой Вы уже владеете, но это только первая ступень. Мастерства еще нет. Отсюда художественная неровность и композиционная неустойчивость... ...данные для литературной работы у Вас есть, а дальнейшее зависит от Вашей воли, трудолюбия, жажды знаний. Если хотите, покажите нам через год новые свои произведения".
Общеизвестно, что печатали в то время в солидных изданиях исключительно членов Союза писателей. Такую себе "касту" литераторов. Белла Ахмадулина, Евгений Симонов, Юрий Нагибин - ученики известного советского поэта Павла Антокольского, впоследствии рассказывали, что Антокольский после войны брал стихи молодых поэтов и ходил с ними по редакциям. Он требовал, чтобы "печатали молодежь". Но редакторы боялись брать на себя ответственность и пробиться молодому неизвестному поэту без чьей-либо помощи, было просто невозможно. Не реально, будь ты "хоть семи пядей во лбу". Нужны были рекомендации известных влиятельных литераторов. Но не каждый из этих маститых горел желанием втягиваться в подобные игры. Спокойней было "не высовываться".
Курилы. Летом 1955 года отца откомандировали на Курильские острова. На остров Кунашир уехали папа, мама и годовалый Вовчик. Ехали они поездом суток 10, с пересадкой в Москве. Через всю огромную страну. В Москве родители купили чайный сервиз на шесть персон. Был он то тем временам очень редкий и изысканный. На шоколадном фоне густой рисунок из небольших светло-бежевых цветочков. Чашки расписаны снаружи и также украшено все поле блюдца. Фарфор тонкий. Такой сервиз купить можно было только в столице. Он стал памятью о поездке на Дальний Восток. Всю мою сознательную жизнь его вынимали из серванта только в особо торжественных случаях для самых редких и дорогих гостей. Но как ни берегли, часть чашек все же разбилась. Те, которые треснули, не выбрасывали, а старательно подклеивали. И опять они парадно сверкали за стеклом. Мама ехала на Курилы с энтузиазмом. Во - первых, она была любознательна. Ей всегда хотелось путешествовать, нравилось открывать новые для себя края. Она любила читать очерки очевидцев из серии путешествий и приключений по разным странам и незнакомым местам. А тут такая удача - через весь Союз! Поездом! 10 суток. В то время был очень популярен детский писатель Аркадий Гайдар. Это его псевдоним. Настоящая фамилия Голиков. Я помню, папа читал мне рассказ про Чука и Гека. Эти два маленьких брата, вместе с мамой тоже ехали через весь Советский Союз куда-то очень далеко к отцу военному в гости. Потом сняли кинофильм про их путешествие и все приключения. Так вот, воспоминания об отъезде родителей с Вовчиком на Курилы, ассоциируются у меня именно с этими героями. Аркадий Петрович Гайдар еще до войны написал много интересных книг для детей. И "РВС", и "Школа", но самая известная повесть "Тимур и его команда". Тимуровцы стали именем нарицательным. Организовывались целые тимуровские движения. Это были такие передовые пионеры, которые помогали сначала семьям военнослужащих, а потом и всем пожилым, беспомощным, больным и одиноким старикам. Тимуровцы восстанавливали справедливость, были образцом для подражания. Сам Аркадий Гайдар с войны не вернулся, погиб на фронте в1941 году. Его внук - Егор Гайдар, спустя пол века станет премьер-министром России. Местом предписания отца был Южно-Курильск. До 1946 года городок назывался Фурукамаппу, принадлежал Японии. Как и остров Кунашир на берегу Южно-Курильского пролива. Курилы это вообще цепь вулканических островов. Вернее две параллельные гряды островов - Большая Курильская и Малая Курильская. На островах около 40 действующих вулканов. Ещё горячие минеральные источники - гейзеры бьют прямо из-под земли. Место сейсмически неспокойное, нестабильное и самое географически отдаленное от столицы Москвы. Население занималось рыболовством. Ловилась здесь кета, крабы и морские звери - нерпа, тюлени.
Кое-что из истории вопроса.
К примеру, население острова Сахалин первоначально было сформировано исключительно из каторжан, ссыльных и надзирателей. Это все живописно поведал в своем исследовательском труде Антон Павлович Чехов. Еще в 1890 году тридцатилетний писатель совершил путешествие "на остров ужасов, место каторги и ссылки". По договору 1867 года Сахалин принадлежал Российской империи и Японии на правах общего владения. В 1875 году единоличным хозяином острова стала Россия, взамен Япония получила все Курильские острова. А это ни много, ни мало 22 острова! В 1905 года Южный Сахалин был отторгнут Японией. После Победы в 1945 году решением Крымской конференции Япония вернула Советскому Союзу Южный Сахалин. Одновременно были освобождены и Курилы. Остров, Кунашир самый южный, здесь проходила государственная граница СССР. До Японии - рукой подать. Через Южно-Курильский пролив виден "берег японский". Южно-Курильск небольшой поселок на Кунашире. Дислоцировалась тут воинская часть. Солдаты, офицеры, обслуживающий персонал, их семьи и были основным населением. Отца откомандировали туда налаживать редакционную деятельность воинской газеты. Подобные длительные командировки в такие "богом забытые места" рассматривались сродни ссылке. Деревянные хибары барачного типа формировали местный ландшафт. Центральная улица как бы делила остров пополам и простиралась вдоль всего поселка. Растительности, как таковой, в поселке не было. Остров скалистый. Сырость, ветры, холод.
В одном из деревянных неприглядных домиков и жили папа, мама и Вовчик. Мама, как могла, создавала домашний уют.
За окнами, совсем рядом, и днем, и ночью шумел Тихий океан. Печь топили дровами. Иногда присылали молодых солдатиков. Они кололи дрова на зиму. Сажали Вовку на руки и играли с ним. Мама угощала солдат чем-нибудь вкусным, домашним. В выходной папа брал Вову на руки и они втроем ходили на берег. Берега высокие - метров 15. Папа держал Вовчика на руках, они присаживались на каменистый берег. Внизу грохотал океан и набегали пенистые белые кружевные волны. А чуть левее по берегу дремал вулкан Менделеева и самый большой действующий вулкан Тятя - Яма. Мама фотографировала папу с сыном. Вовчик тогда даже не понимал, что он на краю земли и чувствовал себя вполне защищено и спокойно. С другой стороны острова возвышалась одиноко в океане высоченная скала Палец. Я в это время в Верховцево пошла в первый класс. Повела меня в школу баба Лида. В конце года по адресу: Южно-Курильск, ул. Новая 4, Доломанову полетела телеграмма : "Поздравляем отличницей Целуем Мама Светлана". Мы отрапортовали. Спустя год родители с Вовой вернулись на материк.
Казахстан. Через некоторое время отец уехал в Среднюю Азию.
Больше живым мы его не видели. О смерти отца дома никогда не говорили вслух. На этой теме было наложено табу. Понятно, что естественной смерть "от старости" в 46 лет не умирают. Мы знали, что что-то случилось, что отец погиб. Понимая, что для мамы это тяжелая, трагическая тема, разговоры мы не затевали. Мне было известно следующее. Папа уехал в Казахстан устраиваться на работу в солидную газету. Подразумевалась, само собой, столица Алма-Ата. Когда он там закончит все организационные дела, решит вопросы с жильем, то заберет все семейство к себе. Я входила в положение, понимала, что подобные проблемы требуют времени. Терпеливо ждала и, конечно же, как обычно, мечтала. О солнечном, шумном, разноголосом столичном городе. Об экзотических фруктах, восточных сладостях и необыкновенных пейзажах. В этой связи мне представлялись обязательные продолговатые пахучие медовые дыни, жаркие пески и караван верблюдов. Как на фантиках шоколадных конфет Кара-Кум. Все это я видела только на картинках или в кино. Еще замысловатая архитектура мечетей и высоких голубых дворцов с арками. И с арабской вязью на фасадах. Длинные светлые полосатые халаты на мужчинах. Красиво повязанная чалма на голове. Как у старика Хоттабыча. Их неторопливые беседы. Обязательный Омар Хайям. С глубоким философским смыслом, еще скрытым для меня. Пиалы с горячим чаем и горы сладких сочных фруктов. Виноград, гранаты, инжир. А еще любимая мною рассыпчатая сахарная душистая халва, слоистый тяжелый щербет и рахат- лукум - желеподобный, плотный, чуть резиновый. Слегка местами влажный, от кое - где растаявшей, осыпающейся сахарной пудры. Щебечут красивые кареглазые девушки с длинными черными косами. Такие - птички певчие. И все это на ярком ковре под раскидистым многолетним платаном. Такой себе достархан. Магнетически притягательное обозначение сладкого восточного угощения. На персидский манер. Как скатерть - самобранка. Папа очень часто присылал нам посылки. В фанерных почтовых ящиках. Обязательные книги и детские журналы. Еще маленькие детские пластиночки, которые проигрывали на патефоне. Они были наклеены внутри яркой двойной открытки. Внутри на левой странице текст песни, а на правой сама пластиночка. С обратной стороны рисунок в тему и место для письма.
Сохранились такие открытки с папиными подписями. На одной пластинке детская песенка "Слон".
"Спать пора. Уснул бычок,
Лег в кроватку на бочок.
Сонный мишка лег в кровать,
Только слон не хочет спать.
Головой кивает слон,
Он слонихе шлет поклон".
Рукой отца сделана приписка: "Вовочка! А как ты спишь? Какие сны смотришь? Папа целует своего бесценного забияку Вовчика. Папа".
На другой говорящей открытке такое маленькое письмецо.
"Дорогой сыночек Вовчик! Папа поздравляет тебя с четвертой весной под тихим большим солнечным небом. Расти хорошим, послушным мальчиком. Выучи эту песенку и спой ее Светланочке. Поздравь маму, бабу Лиду ( или Лилу, как называешь ты), старенькую бабушку с Первомаем. Папа нежно целует Вовчика".
Эта посылка была отправлена к Вовиному дню рождения. К 1 мая 1957 года.
В одном из своих писем мама написала, что я, как и другие мои одноклассники, принесла в школу какой - то комнатный цветок. Ими украшались подоконники в классе и мы за ними ухаживали. Папа тут же прислал большую фундаментальную книгу "Комнатное садоводство", изданную в 1956 году в Москве в государственном издательстве сельскохозяйственной литературы. Книга большого формата, в твердом темно зеленом переплете на 500 страниц. Тяжелая. Стоила она 19 руб.85 коп. Это скорее энциклопедия домашнего комнатного садоводства с большим количеством иллюстраций. Черно белых и цветных. С большим справочным материалом и латинско-русским указателем названий растений. Книгу папа подписал: " Дорогой Светлане от любящего папы. Приобрел в Алма-Ате 27.06.57." Отправлял 5.07.57 года. Торопился к моему дню рождения. Мне должно было исполниться 9 лет. Это был солидный и слишком роскошный подарок для такой малышни. Книга простояла невостребованной несколько десятков лет. Как память об отце. Она стояла в книжном шкафу рядом с другими энциклопедиями и словарями. Я оказалась абсолютно равнодушной к подобному садоводству. Но как в классическом чеховском изречении о том, что если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем - оно обязательно выстрелит, так и произошло. Неожиданно полученный мной в подарок цветок от близкой подруги пробудил интерес. И после 50 лет я ощутила неизведанную до той поры радость от появления маленьких беспомощных ростков, новых побегов, запаха свеже политой земли. Пригодилась книга, как нельзя кстати. Своим фундаментальным исследованием, она превосходит многие сиюминутные печатные издания с красивыми глянцевыми снимками и минимумом информации. Так отец опять заботился обо мне. Спустя пол века.
В посылках кроме книг были разные игрушки. Какие - то мелкие подарки маме и бабушкам. Все это пересыпалось конфетами и орехами, чтоб ничего из свертков и книг не болталось и не громыхало. Папа знал, какие мы сластёны. Особенно запомнились шоколадные конфеты в ярких фантиках "Тузик" и "А ну-ка, отними!". На первой обертке, ясное дело, мордочка симпатичного пса. То ли терьер, то ли дворняга. И конфета была шоколадно-вафельная. На второй, - девочка, держит высоко в руке конфетку. А игривый щенок виляет рядом хвостом. Начинка у этой шоколадной конфеты была светлая, ореховая. Подобно, как у "Петушок-золотой гребешок".
Одна из последних фотографий отца сделана в сентябре 1957года. Он сфотографирован, сидящим на берегу реки. Река неширокая. Берега пологие, заросшие высокой травой. Вдали по обеим сторонам - невысокие кустарники. Отец в темных брюках, светлой шведке, соломенной шляпе с небольшими полями и темной неширокой репсовой лентой вокруг тульи. Спокойный доброжелательный взгляд.
На обороте надпись:
"Дорогие! Это - казахстанский пейзаж. А кто сидит на берегу Тентеки? В переводе на русский река Тентек, значит, "строптивая". Вчера ночью здесь забили первую сваю под самый большой мост (под опору) на стройке дороги Дружбы. Папа целует вас и посылает свой скромный подарок. 15.09.57"
Лишенный бахвальства и показухи, отец преуменьшает достоинства своих даров. Потому, что всегда был щедрым. Сердечным. Открытым. Любящим и заботливым. А через шесть дней его не стало.
В этот день я задержалась в школе. Кажется, нас принимали в пионеры. Была осень. Я пришла, когда на улице уже стемнело. В квартире не зажигали свет. Мама плакала в голос, где-то в дальней комнате. В темноте. Баба Лида взяла меня за плечи, включила свет на кухне и показала телеграмму. Она была короткая. О том, что отец умер. И сообщалась дата похорон. Баба Лида вытирала заплаканное лицо и сморкалась в мокрый измятый платок. Наутро мама вылетела в Казахстан. В Талды-Кургане отца и похоронили. От туда мама привезла какие-то папины документы и фотографию похорон.
Только спустя полвека, сопоставив факты и документы, узнав некоторые подробности у своей двоюродной сестры Наташи Беловой, стала понятна история отрезка жизни отца, проведенного в Средней Азии. В пятидесятые годы прошло массовое сокращение вооруженных сил.Во время, так называемого хрущевского "сокращения", было уволено в запас большое количество военнослужащих. Множество боевых офицеров оказалось "не удел". Это был для многих крах. Жизненный крах. Если человек больше ничего не умел, не владел никакой другой специальностью, оказаться "за бортом" в самом расцвете сил, после того, как лучшие годы были отданы служению Родине. Победы над врагом. Война у многих забрала здоровье, семью. Выброшенные за ненадобностью, неприкаянные, многие не справлялись с подобной ситуацией. Родина, вообще вела себя всегда, как злая мачеха. Как любит повторять Виталий Коротич : "Краіна дбала не про нас...". Многие спивались. Отца демобилизовали по инвалидности. Инвалидность первой группы. "Получено в период прохождения в/ службы". Так указано в справке ВТЭК, выданной 25 июля 1956 года. Переосвидетельсвование назначено через год. С таким приговором на работу не берут. Никуда. Надо было содержать семью. Молодую жену и двоих малолетних детей. Маме был 31 год, мне 9 лет, Вовчику - 3 года. Отцу на тот момент исполнилось 45 лет. Мама не работает. И с момента замужества не работала ни дня. Отцу, как кормильцу, нужно что-то предпринимать. Жить на содержании тещи и воинской пенсии он считает недопустимым. Отец уезжает в Казахстан. И начинает все с нуля. В это время муж папиной младшей сестры Любочки, Володя работал инженером на очередной стройке века - дороге Дружбы. Видимо, он подсказал разрешение проблемы. Дорога Дружбы - Туркестано-сибирская железная дорога. Еще ее именовали Турксиб. Это часть Алма-Атинской дороги. Она соединила республики Средней Азии с районами Сибири. Общая протяженность железной дороги около полутора тысяч километров. Дорога строилась в 1957-59 годах в голой степи. Железнодорожный путь прокладывался от станции Актогай до государственной границы СССР с Китаем. За два года вдоль железнодорожного пути необходимо было построить сопутствующие технические сооружения и мосты.
Строительно-монтажный трест издавал свой печатный орган "Новостройка". Редакция его находилась в столице Казахстана городе Алма-Ате. В воздухе витал вопрос о региональных небольших мобильных редакциях, которые двигались бы вместе с мостостроителями. Однако, не было специалистов, журналистов, творческих людей, которые могли бы взять на себя труд организовать и воплотить эту идею. Не хватало элементарно рабочих рук, как - то строителей, разнорабочих, шоферов, плотников. Как всегда на таких отдаленных "стройках века" использовался труд ссыльных. А начиналось строительство в 30 годы исключительно силами заключенных и ссыльных за разные провинности по отношению к власти. Желающих "по зову сердца" приехать сюда не наблюдалось. Встречались здесь, правда, инженеры, отрабатывающие обязательные послевузовские госповинности. Требовалось отдать Родине как минимум 3 года работы по распределению по окончании института. В обмен на бесплатное обучение. "Открепиться", то есть получить открепление с места работы, которое выпускник получал по окончании Вуза вместе с дипломом, было чрезвычайно трудно. В одном из подразделений стройки - Мостотряде ?5 было принято решение издавать печатный орган партийной организации постройкома. Имея многолетний опыт журналистской работы, будучи орденоносцем, прошедшим войну, ответственным коммунистом и добросовестным человеком, отец взял на себя труд организовать небольшую газету.
Создавалась она на "пустом месте". Размером в обычный печатный лист для пишущей машинки. Первоначальный тираж составлял 400 экземпляров. Потом он был увеличен до 550. Назвали многотиражку "Мостовик". Печатать газету договорились в областном издательстве Талды-Курганского управления культуры. Отец возглавил газету, став ее редактором и одним из ведущих корреспондентов. Многотиражка была одним из основных источников информации для многотысячного коллектива строителей, разбросанных на 300 километров вдоль строящегося железнодорожного полотна. Газету ждали, читали с интересом, потому, что только в ней можно было прочесть про людей, работающих, плечо к плечу. Встретить на страницах знакомые имена. Узнать последние новости об ушедших вперед шпалоукладчиках. В газете "Новостройка" № 364 за 18 августа 1957 года была помещена статья, посвященная, редактируемой отцу многотиражке. Оценивалась очень положительно ее и информационная, и пропагандистская стороны. Отцу, в частности были посвящены несколько абзацев:
"...Выход в свет многотиражной газеты - это радостное событие для коллектива мостоотряда №5....Выходившая сначала тиражом 400, а теперь 550 экземпляров говорит о том, что газета пользуется авторитетом среди строителей. Душой газеты "Мостовик" является редактор Виктор Николаевич Доломанов. Он с любовью относится к порученному делу. Газета всегда выходит вовремя и своевременно отзывается на злобу дня... следует сказать, что такую газету вполне могут выпускать на 4 стороительном участке, где строители разбросаны на расстоянии до 600 километров".
В этой, редактируемой отцом газете "Мостовик" №19 и был напечатан некролог.
" В ночь на 21 сентября трагический случай оборвал жизнь Виктора Николаевича Доломанова - редактора многотиражной газеты "Мостовик". Безвременная смерть вырвала из наших рядов талантливого журналиста и активного работника печати. Память о его обаятельной личности и плодотворной деятельности навсегда сохранится среди нас. Партийная, профсоюзная. Комсомольская организации и администрация Мостотряда №5 выражают глубокое соболезнование семье и родным покойного по поводу постигшей их утраты".
Спустя полвека, двоюродная сестра Наташа, живущая в Узбекистане, напишет мне, что у отца случился сердечный приступ и он захлебнулся, упав в арык. Через месяц нам назначили пенсию. Жене и двум детям за умершего майора запаса Доломанова В.Н финотделом Днепропетровского облвоенкомата была назначена пенсия в размере 45% от оклада содержания. Составляла она 877 рублей в месяц. После хрущевской реформы в 1961 году это было 87 руб. 70 коп.
Балаклава. Мне кажется, что это было лето 1958 года. Вове было 4 года, мне 10 лет. Мы уже остались без отца. Мама меня и Вовчика повезла к Черному морю в гости к родному папиному брату дяде Саше Доломанову. Служил он мичманом на подводной лодке. На Черноморском флоте. Порт Балаклава был в то время закрытым для посещений. Попасть в город могли только его жители. Как и в Севастополь. Такая секретность объяснялась припиской к порту множества военных кораблей, крейсеров, подводных лодок. Все, что касалось подводных лодок было военной тайной. Мама заранее отправила куда-то приглашение дяди Саши и свои документы с просьбой разрешить поездку к родственникам. Спустя месяц пришло разрешение на посещение Балаклавы с ограниченным сроком. Кажется, не более 2-х недель. До Симферополя мы ехали на поезде. В мягком купейном вагоне. Вовка весь вечер разгуливал по красной ковровой дорожке вагона. Знакомился с пассажирами и вступал с ними в беседы. Заходил в другие купе и рассказывал, что едет в секретный город в гости. Я уже вышла из детского возраста. И вела себя чинно и степенно. Кругом была чистота, белые занавески на окнах и цветочки в коридоре. Проводница приносила горячий чай с лимоном в стаканах с резными мельхиоровыми подстаканниками. Отдельно полагался сахар рафинад, по два кусочка в упаковке. К каждому стакану чая давали по две упаковки сахара. Стакан болтался в подстаканнике. А горячий чай почему-то все время выливался из ободка на дне подстаканника, обжигал руки и обливал платье. Рано утром мы приехали в Симферополь. Солнце только вставало. Было свежо, еще не жарко. Дальше мы поехали на такси. Тогда это были исключительно автомобили "Волга" с шашечками на боку. Громоздкие, разболтанные и пыльные, но самые по тому времени, высококлассные машины в Союзе. Ехали через пропускные посты в Севастополе и Балаклаве. Помню серпантин шоссе. С одной стороны дороги близко подступали горы, поросшие южными деревьями и кустарником, с другой - крутой обрыв. А на горизонте синее-синее море. И морской солоноватый теплый ветер залетал в окно. Несколько раз нас останавливали и проверяли мамины документы. В то лето в Балаклаве дядя Саша был красивый, смуглый, кареглазый. С густыми черными усами. Спокойный, радушный. Очень ему шла форма мичмана с красивой фуражкой с золотым "крабом". Увешанный орденами и медалями он имел очень представительный вид. Но, как мне казалось, даже стеснялся парадности и излишнего блеска. Теперь я уже понимаю, что его молодые годы тоже отобрала и исковеркала война. Он был ранен, потом болел профессиональной болезнью подводников - злокачественной гипертонией и рано умер.
У дяди Саши была жена Лида и сын Женя. Тетя Лида запомнилась мне приветливой, громкоголосой, энергичной. Черноволосая, черноглазая, очень похожая на донскую казачку. Женя, как мне помнится, собирался тогда жениться и привел невесту познакомить с родителями. Компания приятелей Жени казалась мне недосягаемой. Взрослые, яркие, изысканные, смелые. Женя в новомодном, многим недоступном тогда шуршащем тонком заморском плаще "болонья". Это был шик!
Днем мы ходили на море. Купались и загорали. Завтракали мы дома, а днем на пляже мама покупала нам горячие чебуреки. Мама объяснила, что это такие пирожки с мясом, и это их тюркское название. Я поняла, что кавказское. Классические чебуреки делаются с бараниной. Они были большие, золотистые, сочные. Я все время обжигалась огненным мясным соком, который брызгал и выливался на меня. Чтобы не пачкать жиром руки, бумажной салфеткой оборачивали край чебурека. Держала я его двумя руками, иначе он складывался вдвое. Чебурек был большой, плоский, горячий. Формой полукруга. Размером с пол тарелки. На одну половину круглой тонко раскатанной лепешки закладывался фарш. Он накрывался второй половиной теста. Специальным резцом обрезался край чебурека и жарился в большом количестве жира. Тесто мягкое тонкое, с зубчатым краем по кругу. Внутри острое вкусное сочное перченое мясо. И много выливающегося на руки сока. Мне хватало одного такого пирожка.
Пили мы какао, которое мама предусмотрительно брала с собой в термосе. Или газировку. Ее с разными сиропами продавали на каждом углу. Можно было взять с двойным сиропом. Это было особенно вкусно. Чистая газировка стоила 1 копейку, с одинарным сиропом 3 коп. Сиропы были вишневый, дюшес (по названию сорта груш), крем-сода. Завтракали и ужинали мы дома. Тетя Лида, как все жители приморских городов, на пляж почти никогда не ходила. Дядя Саша утром уходил на службу. Но пару раз с нами за компанию они на море пошли. Купались, играли на берегу в карты. Фотографировались. Я красовалась под модным китайским зонтиком от солнца. Он был из тончайшего светлого шелка, расписанного яркими причудливыми цветами и птицами. Прочная ткань была натянута на частые тонкие и плоские деревянные прутья. Ручка - светлая, бамбуковая. Гладкая и блестящая. Будь - то полированная. Открытый он напоминал большое плоское блюдо из парадного сервиза тончайшего фарфора. Зонтик был нарядный и служил скорей украшением, нежели защитой.
Потом появился откуда-то ослик. Хотели посадить верхом на него Вовку, но мама не решилась. Держала сыночка на руках, а на осла надели мою соломенную шляпку. Мама гладила ослика рукой, чтоб он не сбежал, а он никуда и не собирался. Его вообще трудно было заставить куда - либо шагать. Лет 20 спустя, на набережной Судака на берегу этого же Черного моря мы с Гариком сфотографируем маленького Алешу верхом на таком же ослике.
Однажды утром мы завтракали. За столом сидели Вова, я, мама и тетя Лида. Ели, кажется, поджаренные тётей Лидой, сырники. Горячие, сладкие, сочные, только что со сковороды. Вдруг малый Вовчик с детской непосредственностью спросил тетю Лиду: - "А чего это вы чавкаете?" Мама чуть сквозь землю не провалилась. Так ей стало неудобно. Тетя Лида только и ответила с укоризной: "Ну и дети, у тебя, Нонна!" Надо сказать, что Вовка был у нас "эстетом" с детства. Ел всегда аккуратно и бесшумно. Не "чавкал", не причмокивал, не втягивал в себя со свистом горячий чай или молоко. Никогда не размазывал по лицу кашу. Не ронял ничего с ложки. На столе вокруг тарелки и вокруг стола никаких крошек, комьев холодной застывшей манки, пролитого молока, никогда не было. Салфетка, которую вешают всем детям на грудь, у него тоже была сухая и чистая. Как и рот, оставался чистым. Так впоследствии аккуратно ела в детстве и Настя.
В один из дней мы пришли не на пляж, а в порт. Туда, где швартуются военные корабли. Дядя Саша взял Вову на руки и понес на, стоящую рядом с причалом, подводную лодку. Он считал, что парню это будет интересно и запомнится на всю жизнь. Мне он сказал, что женщина на корабле - плохая примета. Не к добру. Поэтому меня он с собой не возьмет. Мы с мамой остались ожидать их на берегу. Я не обижалась, понимала, раз у моряков такие законы, нарушать их нельзя. Матросы, те, что стояли на вахте у трапа и те, что чистили какие-то люки, улыбались нам доброжелательно.
Теперь я понимаю, что дядя Саша жалел нас, оставшихся без отца и хотел, хоть чем - то поддержать и как - то восполнить отсутствие мужского сильного плеча. Хоть на миг. Вернулся Вовка весь перепачканный маслом и мазутом с черными ладошками. Но довольный и полный впечатлений, оставшихся на всю жизнь. Следующий раз я увиделась с тетей Лидой в 1981 году. У меня был очень тяжелый период в жизни. В мае, после 8 лет замужества, где меня "поедом ела" свекровь, я развелась с Алешиным папой. Вынужденно оставаясь жить еще несколько лет в общей квартире и психологически жуткой атмосфере. Тетя Лида жила к тому времени в Севастополе, в новостройке. Она уже вышла на пенсию. Жила одна. Дяди Саши уже не было. Сын Женя с семьей жил в Андижане. А въезд в Севастополь был свободный. Балаклава все еще оставалась закрытой зоной. Тетя Лида со свойственными ей оптимизмом и энергией, уговорила маму прислать меня в Крым, так как по Севастополю ходят "толпы непуганых капитанов дальнего плаванья, мечтают со мной познакомиться" и "разогнать мою тоску". По их взаимному "сговору" я поехала со своей студенческой подругой Людой. Тетя Лида подыскала нам удобное жилье - у неё было много знакомых, и одна из них сдала нам, кажется, однокомнатную квартиру. По тем временам это было роскошно. Пробыли мы в Севастополе дней 10.
Мама мне рассказывала, что существует такое поверье, когда в жизни наступает "черная" полоса, нужно сходить в фотоателье, сделать снимок и фортуна обязательно опять повернется к тебе лицом. "...Ты сними, сними, меня фотограф..." Профессиональный фотограф запечатлел меня на фоне грандиозного памятника освободителям Севастополя в крымской войне. Мина у меня там на лице кислая, вовсе не соответствующая южному отпускному настроению. С таким лицом я и проходила по морскому побережью. Самой запоминающейся из всего отдыха была премьера музыкального фильма шведской группы "АББА". Фильм был цветной, широкоформатный. Праздничный. Широкоформатных кинотеатров тогда было мало. Ажиотаж вокруг этого события был колоссальный, билеты доставались в очередях с боем. Но событие того стоило! Севастополь запомнился солнечным, с морским солоноватым ветерком и большим количеством красивых офицеров и моряков в белоснежных одеждах. На прощанье тетя Лида сказала, что отпуск мой был слишком кратковременным для осуществления задуманных планов. Вспоминала я ее всегда с благодарностью.
Вместо эпилога. Наш отец прожил короткую жизнь. Всего 46 лет. Но несомненно яркую. Насыщенную и достойную. Он как и миллионы соотечественников, воевал за свободу нашей Родины. И в числе других победителей, остался жив в той безжалостной мясорубке войны. Домой он вернулся героем, орденоносцем. Уважаемым и достойным почестей. Это ли не удача? Несомненно именно война, ее звериное лицо, оставила тяжелый след в его тонкой и ранимой душе. Что со временем и сказалось на психологическом состоянии. Отмеченный Богом, талантливый. По сути, самородок, не обучавшийся литературному ремеслу, ставший журналистом и поэтом. Ощутивший радость творчества. Это дается только избранным. И дорогого стоит. Он любил и был любим. А умением любить похвалиться может далеко не каждый. Можно жизнь прожить, так и не познав настоящей, полноценной любви. Умение делать окружающих, близких людей счастливыми - это тоже дар свыше. И он тоже делает человека счастливым. Стремление родных людей (разной степени родства) радовать, баловать, приносить тепло и заботу. Все ли это умеют? Все близкие ощущали его любовь. Сохранить друзей и товарищей даже после смерти, чтобы они не забыли жену и детей многие годы. Тульчинские, Михайловы, Левины, Розенбаумы, Файны - это все сослуживцы отца. Помогали морально, звонили, вели переписку с мамой, уже живя в самых разных уголках Советского Союза. Это ли не наилучшая характеристика именно товарищеских отношений между людьми. Их открытости. Умения дружить. А значит, и делиться душевной теплотой и человеческой любовью. И не каждому дано умение строить такие взаимоотношения. Наш отец это смог. Отец, писавший детские стишки двухлетней крохе, с малых лет, растивший нас в ауре любви, обожания, и красоты. Лучшего и достойнешего отца я не представляю. Всю свою жизнь: и взрослую и юношеские годы я остро ощущала, как мне его не хватает. Не доставало его похвалы, его участия. Просто посидел бы рядом... А уже выросший Вова как-то признался мне, что будучи совсем малышней часто, утыкался носом в подушку, сожалея сквозь детские горючие слезы: " Что же ты так рано оставил нас, папочка?".... ...Именно отцу я обязана своим стремлением к литературному творчеству. У меня была давняя мечта собрать стихи отца и опубликовать их для внуков, племянников, правнуков. Кажется, с этим я справилась.
Несгибаемая воля к преодолению любых жизненных невзгод. Черта настоящего мужчины, истинного бойца. Не "плыть по воле волн", а начинать каждый раз новый бой. За себя, за судьбу, за свое место на земле. И это отец передал нам по наследству. Наш отец мог бы гордиться своим сыном, ставшим продолжателем воинских традиций, офицерской чести. Не перепутавшим ее с лизоблюдством, угодничеством и таким распространенным явлением сегодняшних дней, как продажность. Не опозорил его и внук. Получив ученую степень, унаследовал тягу к литературному творчеству. Опубликовал уже не только научные статьи, но и литературные эссе. А уж как бы он любовался яркой красотой своей внучки Анастасии.
Пока писала этот раздел, поймала себя на том, что повторяю про себя одно отцовское стихотворение. Оно очень легко "легло на душу". Им я и хочу закончить. Ничего более жизнеутверждающего я не напишу. И это говорит о том, что отец в нашей памяти. А пока мы его помним - он жив!
ДОЖДИК
Как мы ждали,
Как мы ждали теплый дождик,
Так, пожалуй, праздника не ждешь.
Под листвой склонялись
Винограда гроздья,
До земли клонилась молодая рожь.
Он спустился с гор синеголовых,
И на цыпочках
По полю пробежал.
Лепестки и листья - все живое
Влагой животворной освежив.
А потом он переходит в ливень,
Будоражит яблони в саду,
До костей промокший,
Но счастливый
По земле воспрянувшей иду.
1948г.
Свободное копирование
